Морская служба как форма мужской жизни

Через час или около того мы все с облегчением узнали, что операцию, начатую нашим доктором глубоко под водой и черт-знает-где от Североморска, успешно завершили. Целая бригада врачей, самых лучших, достойно справились! Корабельный доктор оказался грамотным врачом и умным человеком, сделал все, так как надо, и даже больше. Сам комфлота, прибывший на причал нас проводить обратно в море, подарил доктору свои часы в знак особой признательности – так в то время было принято. Причем – не только в кино… Леня выздоровел и еще долго служил на флоте. А со старпомом, который скоро стал командиром такой же соседней лодки, они помирились – впрочем, чего ссориться – старпом вовсе не был кровожадным, да и не в обиду сказать – на слишком разных орбитах они вращались, чтобы часто вспоминать друг друга! Такой, значит, был у меня медицинский опыт до сих пор иногда вспоминаю, хотя детали постепенно уже куда-то и ускользают! – смутился Николай Иванович.

– Так сколько ты медицине служил? – ехидничал Рюмин.

– Да целых минут пятнадцать-семнадцать! – честно признался смеющийся Бардин.

– Вот то-то! – победно завершил доктор.

Меж тем, за разговорами, и не заметили, как совсем стемнело и в небе вспыхивали низкие яркие звезды – одна за другой, и целыми созвездиями. – Ну все, спать пора, завтра с утра – в путь! – сказал Бардин, подводя черту. Потихоньку все разошлись по своим спальным местам, кто – в машины, кто – в палатку, стали укладываться. Заметно похолодало и Палыч потащил к костру сучья нарубленного сухостоя, лежащие невдалеке.

У костра остался Бардин, ловко прикуривший свою знаменитую пенковую трубку с головой индейца от кострового уголька, задумчиво шевеля длинным сухим суком горящее дерево и угли, и наблюдая за взлетающими в черное небо яркими искрами. И всем было ясно, что старый подводник уносится мыслями сквозь время к своим друзьям и кораблям…

Всплывающие из гранита Героическая сказка о старой-старой подводной лодке… И не только о ней…

В одном северном, даже очень северном морском городе, который, между прочим, так и назывался, солидно, ничуть не кокетничая, на самом-самом его краю, там, где у набережной морские волны сердито теребят камни у кромки осушки, старательно вылизывая крупную гальку, стояла старая-старая подводная лодка. Она была действительно очень старая и стояла не как все корабли, у бетонной причальной стенки, Нет! Она давно уже стояла на особом мощном специальном бетонном постаменте, выстроенном надежно и основательно и даже с особым изяществом по всем инженерным законам. Но, честное слово, эта достойная лодка больше всего на свете хотела быть просто, как все корабли флота. Серая субмарина мечтала стоять рядом и вместе с ними, у обычной причальной стенки. Пусть и облупившейся от бесконечных волн, приливов и отливов, затертой черными огромными кранцами. Но её было не найти у обычного, привычного флотского плавпирса, слегка покачивающегося на серо-зеленых волнах в такт неслышному ритму течения, или ветровому волнению, как и положено боевому кораблю. И – хотя бы изредка, ходить в море, чувствуя под надстройкой дрожь и тепло дизелей и живой экипаж.

Но так уж в ее жизни случилось – давным-давно, да так давно, что её совершенно искренне зовут легендой, и о ней знают все-все подводники североморцы, да и не только – североморцы, ее подвиги и бои изучают моряки в своих училищах и академиях… Так или не так, но она выстояла в боях, победила жестокого врага и вернулась домой, в свою базу, сохранив жизни моряков своего экипажа. Это было во времена давно минувшей войны…

А сейчас каждый день она внимательно глядела сквозь прищуренные бойницы иллюминаторов на ограждении рубки вдаль, где выход из залива, где за сопками скрывалось море, часто затянутое кисейным пологом тумана.

Иногда только ветер, старый товарищ, доносил до нее свежее дыхание океана, пряный запах морского йода его глубин, пение касаток и шумную игру китов. Какой уже год стояла она у берега самого-самого длинного морского залива в Заполярье – она уже и сама толком точно не помнила.

По правилам давно минувших лет, она была аккуратно окрашена в зеленовато-серый, а моряки еще говорят – в «шаровый», и не в цвет, а в колер. Это так у боцманов с незапамятных времен повелось, оттенки цвета по особому называются. На флоте покраска военного корабля или подлодки – это целый ритуал, это священнодействие и церемония! Да что там! Это искусство!

Правда, на современных подлодках корпус уже давным-давно не красят. Более полувека его тщательно и любовно оклеивают специальной прочной рупорной резиной. Во время походов она часто спасает лодку от рыщущих враждебных сигналов коварного гидролокатора противолодочного корабля, извечного заклятого противника, или патрульного самолета, напичканного специальными хитрыми буями.