Морские байки

Английский мне с детства, как родной. Начитался книг о морских приключениях, забредил далёкими океанами, вот и выучил. А испанский, вообще, легче английского оказался. В Санта-Вайу, первым делом сошёлся я с местной портовой братией. Вечерком подошёл, вежливо поздоровался, получил разрешение присесть у костра, за знакомство выпить – закусить предложил учтиво, вот дружба и завязалась. Креолы, да испанцы, только с виду лихие. В большинстве своём народ они дружелюбный, даже сердечный. Гнилых людей за версту чуют. Если же ты нормальный неудачник, то и живи себе спокойно. Долю посильную в «общак» вноси, да в чужие дела носа не суй. А кто ты? Откуда и каким ветром занесён? Об этом никто не спросит. Не в чести любопытство в каторжных краях!

На новом месте получилось освоиться быстро. Книжки для развлечения общества пересказывать начал. По-русски у меня это всегда славно выходило. Правда, тут по-испански пришлось. Но ничего, справился. Однажды книжные истории про пиратов неграм-докерам излагать начал, так через час-другой "береговое братство" со всего порта к нашему костерку подтянулось. Народ мои байки о морях, корсарах и набитых золотом испанских каравеллах с разинутыми ртами слушал. Тем более что происходили славные абордажи-грабежи каких-то четыре-пять веков назад в этих самых местах. А уж, когда великих французов, Дюма, Мопассана со Стендалем пересказывать стал, тут и дамы местные из лачуг своих подтянулись. Закутаются в шали-платки до самых глаз, и слушают замерев. По моей воле слезу в нужных местах пускают. Так и повелось, портовые стали постоянно меня приглашать книжки пересказывать. Вместо гонорара, уважение, а также ром и закуска. Хорошо ещё, что до алкоголя я небольшой охотник, а то спился бы от щедрот креольских к чертям испанским.

Поселился я у Санчеса, местного рыбака и моего самого благодарного слушателя. Жил старик вдвоём со своей прехорошенькой внучкой, девятилетней мулаточкой по имени Эва. Денег за комнату он с меня не брал, даже слышать не хотел. Больше того, кормил, как родного.

"Ты, Миге настоящий куэнтиста, – говорил Санчес, – редкий, талантливый человек. Истории сочиняешь, вся округа радуется. Нам простакам таких сказочников беречь надо".

Откуда я свои истории брал, никто не догадывался. Совестно было признаться. Старику я помогал, как мог. Сети чинил, дом на пару с Эвой прибирал. Иной раз на промысел марлина в рыбацкой лодке Санчеса выходил. Прямо как в "Старике и море". Только я третьим в этой компании. Считай на правах Хэмингуэя.

Мне в ту ночь нездоровилось, бросало то в жар, то в холод. Но хуже всего, что мучили дикие кошмары. Будто бы я не я, а сумасшедший маньяк-убийца. Похитил целую толпу чужих жён с детьми и ночью на лодке Санчеса в море вывез. Отплыл подальше от берега и по одной женщине или ребёнку в воду толкаю, морских людоедов балую. Вокруг тьма непроглядная. За бортом, в неверном свете кормового фонаря то и дело жуткая акулья пасть над чёрной водой распахивается. Мелькают, в шесть рядов, перемазанные кровавой слизью частоколы кривых белесых клыков. И чувствую я при этом, что сидят в моём теле сразу два человека. Один полон сострадания, терзают его дикие рыдания, страшные крики детей и женщин, а другой, нелюдь, этим же наслаждается.

Очнулся утром, голова гудит храмовым колоколом, да и горло прихватило. Старик меня к столу зовёт:

– Миге, завтрак готов!

А я с трудом отвечаю:

– Мучас грасиас, абуэло[38]! Поешьте с Эвой без меня. Что-то нет аппетита.

Санчес таким ответом не удовлетворился. Пощупал лоб, заглянул в воспалённые глаза и сокрушённо вздыхает:

– А ведь у тебя Антилка, мучачо! Лет сорок этой заразы в наших краях не встречалось. Сколько народу злая хворь к Барону Субботе[39] отправила, не счесть. Да только в шестидесятом монашки из Красного креста прививки всем подряд колоть начали, вот Антилка через год и пропала. Теперь эта зараза тебя за дёшево не отпустит. С нею не забалуешь, серьёзная синьора.

Кто бы мог подумать, что у этого, провонявшего рыбой и ромом деда сердце из чистого золота. Под грязной рогожей грубости, стыдясь как слабости, прятал он свою нежность. Неделю валялся без чувств. Старик выхаживал меня, словно родного внука. Пичкал порошками и пилюлями из местной аптеки. Насильно кормил мерзкой лечебной похлёбкой, отваром из молодого осьминога и красных коралловых водорослей. Да только всё зря. Сорокаградусный Ад лихорадки сжигал меня заживо.

– Не отступает проклятая хворь! Без преподобной Мамбо не обойтись! – устав бороться, озабочено заявил Санчес.

Я не на шутку перепугался и спрашиваю:

– Преподобная? Что, уже исповедоваться пора?