Морские досуги №5

…Опять надо мчаться. Все ближайшие планы с треском провалились. Второй Штурман хотел жениться, он уже обещал, он уже взял месяц отпуска, который собирался стать медово — помрачительным. А теперь Третий Штурман сломал руку на швартовке, и судно выходит из Сиднея послезавтра, а самолет вылетает сегодня в 23–00.

Помолвка откладывалась уже в третий, юбилейный, раз. Поэтому Штурман не стал звонить, заглянул в пустой, без воды аквариум, где среди сухого песка жил белоснежный коралл в окружении серебряных иноземных монет, погасил свет в комнатах, оставил телефон на столе и хлопнул дверью.

Телефон будет звонить, батарейка скоро сдохнет и в квартире останется пустой женский голос: «Now the subscriber is inaccessible»…

Сидней встретил распахнутой духотой, горячим ветром, столпившимися на берегу небоскребами в лиловом закате и неприятностью на таможне. Второго Штурмана не нашли в судовой Роли. Все было на месте — паспорт, золотистая виза в нем, прививки, а судовая Роль исчезла напрочь! Два часа болтался Штурман между границами, пока его не окликнули. Сияя ослепительной улыбкой, на него шел Третий Штурман вставив левую руку в черную повязку. Правой он помахивал бумажкой. То была правильная судовая Роль.

— Извини, дружище — прошептал Третий и подмигнул.

— Пошел ты… — в уме пропел Второй.

И тотчас представил коллегу с черной повязкой на глазу.

А Третий улетал на том же самолете обратно, в застывший, смолкший и засыпанный снегом их Город. В котором свиристели нахмурили брови на ледяных ветках. Больше всего Штурману хотелось быть там, но его ждал раскаленный пароход и две тысячи немецких пенсионеров.

Лайнер был с десятью палубами, двумя кинотеатрами, тремя бассейнами, пятью ресторанами, с огромным футбольным полем, вертолетной площадкой, соляриями, саунами, зимним садом и отдельными трапами для инвалидных колясок. Здесь никогда не качало, благодаря успокоителям, климат был ровный и по всей палубе стояли на треногах подзорные трубы. На берег можно было не сходить и лениво рассматривать проплывающие мимо земли, цокая языком — «Ja, ja…». Попахивало молодящейся немощью и отсутствием цели. Старушки с фиолетовыми кудрями и накрашенными губами тащили пузатых стариков в шортах на танцплощадку, а глаза у них, все равно, уже выцвели и слезились, несмотря на новейшие капли. Но им помогал Балет. Восемь девушек и юноша, все как сжатые пружины, искрясь молодостью и здоровьем, задавали ритм в огромном овальном зале, и старушечья моль отлетала сама по себе на время, и в воздухе тогда пахло грозой. Юность брала верх и приносила себя в жертву. Ведь стариков было в сто раз больше, а их желаний в тысячу. Они перетягивали на себя цветное одеяло, принадлежавшее Балету, и у девчонок быстро появлялись морщины под лучистыми сверкающими глазками. Поэтому долго здесь никто не плавал. Беспощадная старость быстро высасывала.

Штурман никогда не покидал мостик во время вахты. Днем ему было спокойней. Пока Капитан был занят публикой, требующей его в каждый фестиваль, Второй средоточился, глядя с высоты десятиэтажного дома на океан, проваливался глазами в его глубину, а мимо проносились жаркие острова и континенты, не задевая Штурмана, потому что на мостике делал свое дело кондиционер.

Ночью было по-другому. С ноля до четырех Капитан (и когда Он только спит) неотрывно находился рядом, и Штурман нервничал. Все понятно — самое опасное время. Когда-то, когда Второй станет Мастером, он тоже будет так поступать. Но пока он на это сердился. Все действия были отработаны до автоматизма, погода ясная, спутник уверенно вел судно, но Капитан был неумолим. Ну и пусть.

И вдруг!

— Штурман, Вы устали?

— Нет, Командир!

— Не обманывайте. Я же вижу.

На мостике полная темнота, подсвеченная мониторами на уровне пояса. И два тихих голоса.

— ???

— Вы забыли о ночном обходе!

— Но… это обязанность пассажирского Помощника.

— В 6-00 мы приходим в Форт-Дофин. Я Вас прошу проверить швартовое хозяйство, Вы знаете, какие вредные там докеры. Это моя личная просьба.

Ему просто надо было избавиться от Штурмана. Мастеру захотелось побыть одному на своем лайнере. Среди волн, под тихим ясным небом. Когда этот плавучий город умолкает огнями, гася себя посреди океана, один Капитан понимает, чего ему стоил опять этот день. И у него была привычка выгонять Второго с мостика среди ночи и оставаться одному. И никто этому не может помешать. Но он всегда это делал извиняющимся тоном, но твердым, понятным этим двум близким людям и принявшим условности.

А Штурман любил ночной пароход. Вся радость и дикая энергия, незаметные днем, отходили ночью, и это чувствовалось в теплых поручнях трапов и сдержанной подсветке нескончаемых коридоров. Темных красных пород дерева двери тянулись вдоль ночного маршрута Штурмана, и он слегка лишь касался, проходя, ладонью бронзовых ручек, проверяя закрытость дверей. Бронза тускло отзывалась в нарукавных галунах моряка и гасла за спиной.