Морские напевы

Первое утро в море. Я проснулся рано, но Бекше, оказывается, встал еще раньше. Его кровать была аккуратно заправлена. Я торопливо оделся и выбежал из кубрика. Западный ветер гнал волны по необозримому простору. Суда перестроились и шли фронтальным порядком, разбившись на группы в пять-шесть экипажей. Ветер креп на глазах. Мелкие волны вскоре превратились в зелено-синие гряды, угрожающе вздымаясь над судном. "Нептун" стал нырять, и к горлу подкатила знакомая и противная тошнота.

Через некоторое время наш корабль бросил якорь. Дядя Канай решил переждать непогоду в этих местах, называемых "тюленьими островами". Кругом бушующие волны и ни одного острова. Однако, судя по рассказу Рахмета, когда дуют восточные ветры, вода уходит, морское дно обнажается и возникает множество островков, на которых скапливаются тюлени. Но сейчас дул западный ветер.

Тюлени уже появились в поле зрения. Темно-серые лоснящиеся животные, они с минуту таращили на судно черные блестящие глаза, потом начинали резвиться. Выпрыгивали из воды то тут, то там и, взмахнув хвостами, исчезали в морской пучине. Иногда выплывали, зажав в зубах рыбу, и, словно дразня нас, переворачивались на спину, начинали лакомиться. Члены экипажа наблюдали за ними, спокойно перебрасываясь словами Меня же охватил охотничий азарт. Я выбрал дубинку и стал у самого борта.

— Болатхан, бей этого! — Сартай, поднявшись из машинного отделения, показал на огромного усатого тюленя. — Ну-ка, покажи свою сноровку!

Я размахнулся и метнул дубинку в тюленя. Но тот взмахнул хвостом и исчез под волной.

Сартай захохотал.

— О-го, он показал нам свой зад! Ничего, уйдет вода, и ты поговоришь с этими нахалами. Только дубинку выбрал никудышную. Вот, возьми, эта в самый раз. — Сартай выбрал из груды дубинок одну — длинную, окованную железом.

Я взял ее и опять встал у борта. Сартай вновь спустился к машине. Борт низкий, при удаче и в самом деле можно было поразить тюленя. А они выныривали уже у самого судна, должно быть, привыкли к нам. Наконец, темная круглая голова показалась у самого борта, я замахнулся, и тут голова закричала истошным визгливым голосом Бекше:

— Э-гей, полундра! Это я!

В страхе я присел на корточки. Похолодел от мысли, что мог съездить дубинкой по его голове. Тем временем Бекше взобрался на палубу, стащил с головы маску, а мне бросил связку сазанов.

— Желторотик! — Глаза его были злы. — Ты же так человека можешь убить!

— Вовремя ты подал голос, — пробормотал я.

— Что за увлечение? — Ласты полетели в сторону радиорубки. — Ты что, на воробья вышел охотиться? Тюлень — не воробей, малыш, его так не бьют. Сказали же, ждать восточного ветра…

— Бекше, к капитану! — крикнул кто-то.

Судно вздрогнуло и двинулось вперед. Я стоял у борта и смотрел на резвящихся тюленей, думая о предстоящем промысле. Для меня все было ново, и в голове роилось множество вопросов. Почему казахи тюленя называют итбалык — рыба-собака? Почему тех, кто ловит рыбу, называют рыбаками, а тех, кто добывает тюленя, — бойцами? Ведь в сущности, в море выходят одни и те же люди, только теперь на судне нет ящиков и соли, которыми мы впрок запасались летом, выходя на кильку.

Тюлени качались на волнах и смотрели на судно внимательными, безмятежными глазами. И мне вдруг стало жаль их. Показалось, что природа сама, тоже жалея животных, не дает перемениться западному ветру. В душе я обрадовался этой мысли. Раздался чей-то голос, я обернулся и увидел Тогайали. Он ходил по палубе и словно помешанный бормотал:

— О, аллах, пошли восточного ветра! Не ветер, а бурю! Обнажи дно. Время уходит. Кин, кин…

Я не могу привыкнуть к Тогайали. Понимаю, что от восточного ветра зависит многое. Страна ждет от нас тюленя. Но вместе с тем неприятно, когда Тогайали молит о штормовых ветрах, бурях. Мне кажется, он накликает беду на людей. Но я молчу, ибо знаю, скажи я сейчас хоть слово, Тогайали набросится на меня, начнет кричать, что я не желаю удачного промысла и мне нечего делать на судне. Дело кончится тем, что вмешается дядя Канай.

Прошла целая неделя. Ветер не менял направления. В Баутино, наверное, как всегда в это время уже снизился уровень воды, а здесь наоборот. Островов и в помине нет. Будто всю воду седого Каспия западный ветер согнал на восток, на тюленьи места. Дни вынужденного безделья, словно волны, похожие друг на друга, порядком надоели. Я перечитал все книги, которые взял с собой в море. Из Баутино никаких известий. Мы злимся, что о нас позабыли: хоть бы кинофильм прислали или культбригаду. Единственная отрада — это проигрыватель Бекше. Целыми днями мы слушаем пластинки, которые в большом количестве Бекше накупил в Баутино. У некоторых членов экипажа уже появились свои любимые мелодии. Тогайали всерьез увлекся песнями в исполнении Утесова, а Рахмет-бабаю больше нравится Марк Бернес. Дяде Капаю оба исполнителя доставляют удовольствие. Он слушает песни молча, пыхтя трубкой и о чем-то раздумывая.

Однажды Бекше сделал открытие.

— Знаешь, почему Айжан отказалась от моего подарка? Она не хотела, чтобы мы скучали в море. Умница, моя Айжан!