Иногда он, преодолевая страх, отправлялся на прогулку по судну – после наступления темноты, когда куры ложились спать. Он уходил недалеко, забирался на бизань-мачту, с высоты осматривал окрестности. Он напитывался от мачты мудростью и размышлял, каким смелым стал без Клариссы. Сидение на мачте умиротворяло его: стоило вцепиться коготками в состарившуюся древесину, как сразу становилось уютно и спокойно. В курятнике было ужасно, в человеческой клетке – безопасно, а на мачте – хорошо. Вот и все. Объяснить, как и почему, Чарльз Себастьян не мог.
– Надо, малыш, тебя как-то назвать, – сказала Бенеллун, когда мышонок в очередной раз пробегал мимо. Кажется, она смирилась с судьбой и даже немного воспряла духом от того, что ей вновь позволили трудиться как члену команды.
– У меня есть имя, – пискнул Чарльз Себастьян, но люди были слишком увлечены своей значимостью, чтобы учить язык животных, поэтому девчонка его не поняла.
Убедившись, что руки у нее связаны, Чарльз Себастьян не стал убегать, а, наоборот, подошел ближе.
– Ты настоящий боец, – восхитилась Бенеллун. Она обеспокоенно взглянула на затянутое тучами небо. – Если осмелели мыши… – вспомнила она свой стишок и забыла дать Чарльзу Себастьяну новое имя.
– Я соскучилась по родителям, – сказала она, помолчав, но уже без слез. – Я надеюсь, их суда вернулись в один день, они оба дома, вместе. – Еще помолчала. – И пока не переживают, что нас нет. Еще рано. И это хорошо. – Понюхала сырой воздух. – Гроза приближается.
Чарльз Себастьян сделал еще несколько шагов к девочке, но все равно держался так, чтобы его нельзя было схватить. Он тоже скучал по маме.
– И по Тео я соскучилась…
Мышонок поморщил нос.
– Да он ужасный! – воскликнул он, ведь Бенеллун все равно его не понимала.
– Он не знал, как поступить, когда не вернулся папин корабль. Ему надо было отправиться на обучение сюда, на «Шарлотту», а меня не с кем было оставить. Наверное, я бы могла остаться дома одна, но я сама не захотела и уговорила его взять меня с собой. – Девочка повернула голову и посмотрела на мышонка. – Я стала мыть верхнюю палубу, и видишь, какая она теперь чистая.
– И куры сытые, – пропищал Чарльз Себастьян.
У птиц была еда, а значит, они были заняты и им не интересовались.
– Я пишу новое стихотворение. Оно такое грустное, что у меня сердце разрывается, – призналась Бенеллун.
Чарльз Себастьян замер. Ему стало очень интересно, он очень хотел, чтобы она рассказывала дальше.
– О чем оно? – не выдержал он.
Но вместо того, чтобы читать стихи, Бенеллун улыбнулась мышонку:
– Ты начинаешь мне доверять, да? Давно пора.
И она протянула к нему связанные руки ладонями кверху. Он увидел раны, которые под веревками никогда не заживут. Какой жестокий и подлый человечишка этот мистер Томас! Мышонок подошел еще ближе. И в этот момент у клетки появился тот матрос, который всегда приносил еду. В руках у него была стопка одеял. Одно из них он сунул в клетку через прутья:
– Шторм надвигается. Сильный шторм.
Бенеллун подобрала одеяло.
– Я и так это вижу. Тучи на небе не помещаются. Может, выпустите меня отсюда? Есть же свободные койки! Можете меня даже запереть, я не возражаю.
– Во всех свободных каютах мистер Томас разместил саженцы. Их нельзя оставлять на палубе во время шторма, – пояснил моряк с брезгливостью в голосе.
– А ребенка можно… – заключила Бенеллун.
– Да. Тебе предстоит усвоить еще один урок. Вот так.
– Конечно! Зачем ходить в школу, когда есть мистер Томас! А в чем я теперь провинилась?
Моряк пожал плечами.
– Да ни в чем. Просто мистер Томас тебя терпеть не может. И считает, ты не проявляешь к нему должного уважения. А главное, тебе известен его план, а это ставит под угрозу всех нас.
– Я ребенок! Всего лишь ребенок! – воскликнула Бенеллун.
– Для него это значит лишь одно: ты проживешь еще долго и у тебя полно времени, чтобы его обвинить перед судом.
Девочка закрыла глаза. Ее лицо выражало массу эмоций. Посидев так минуту, открыла глаза и уставилась на потолок клетки. От солнца он прикрывал, конечно, но от ливня не защитит, а уж тем более от шторма.
– Одеяло не поможет, – сказала она.
– Могу и забрать, раз тебе не нравится, – рявкнул моряк.
Он тер виски, как будто у него сильно болела голова. Бенеллун нахмурилась:
– Хотя бы снимите с меня кандалы, чтобы я могла прятаться во время ливня.
Моряк посмотрел на быстро плывущие по небу тяжелые тучи. Выругался себе под нос и зашел в клетку.
– Помни, это я помог тебе снова начать работать, так что без глупостей. Если Томас прознает, я сяду рядом с тобой. Никому не говори! – С этими словами он расстегнул железные браслеты на щиколотках Бенеллун и откинул их под стенку.
– Даже судье? – сахарным голоском уточнила она, когда моряк уже запирал клетку снаружи.
– Судье?
– Да, судье в суде. Когда вас арестуют за бунт и выяснится, что вы держали ребенка в клетке… – Помолчала. – Думаю, это смягчит твою участь.