Морской волк

В Фунчале тоже не застали Фернана Кабрала. Ушел в Лиссабон. Видимо, ночью разминулись. Я набил трюм барка бочками с вином, а в твиндек погрузили сахар навалом. Вот где крысам будет раздолье! Интересно, у них кариес бывает? Так и не смог представить крысу с больными зубами.

Обратный путь тоже оказался не напряжным. В Копенгагене меня уже ждали любекские купцы, которые забрали весь груз, поторговавшись только для приличия. В Ольборге я еще раз убедился, что, если все слишком хорошо, значит, скоро жди перемен.

Едва мы ошвартовались к причалу, как на борт барка поднялся тесть Нильс Эриксен. По насупленному лицу я сразу догадался, что у него плохие новости. Подумал, что касаются моей семье.

— Что случилось? — спросил я, когда мы остались в моей каюте вдвоем.

Нильс Эриксен выпил вина, налитого Тома, поскреб верхними зубами нижнюю губу, что обычно делал, когда никак не мог принять решение, и сообщил:

— Купец в городе появился. Говорит, из Прованса. Товара привез много, но продавать не спешит. И много вопросов задает, в том числе и о тебе.

Я предупреждал тестя, что по мою душу могут пожаловать наемники Людовика Одиннадцатого, короля Франции, что, скорее всего, это будет купец, странствующий рыцарь или монах. Не ожидал, что так быстро вычислят Ольборг. Подозреваю, что не обошлось без Жакотена Бурдишона. Наверное, по пути в Бордо заглянул в Плесси и сдал меня за пригоршню золотых. Надо было не жадничать, не требовать выкуп, а убить его.

— Мои люди следят за ним каждый день, — продолжил тесть. — К твоему дому он пока не приближался. Может, действительно обычный купец?

— Он, может быть, и не подходил, а кто-нибудь из его людей нашел и совратил моего повара или слугу, — сказал я. — Давай не будем гадать, а проверим его. Если не виновен, я заплачу ему за беспокойство, жаловаться не будет.

— Если и пожалуется, тоже не беда, — отмахнулся тесть. — Наш король не любит купцов чужестранных. Да и своих не любит, но хотя бы считается с ними.

Провансальский купец Гильом Гийонне жил на постоялом дворе Педера Аксельсена в самой дорогой комнате, как и я когда-то. Это был тридцатипятилетний поджарый мужчина невысокого роста со смугловатой кожей, вьющимися черными волосами, тонкими усиками и короткой бородкой, которая напоминала плохо размазанную, черную пену. На щеке под левым глазом был небольшой старый шрам, бледная кривая линия которого придавала купцы воинственности. Одет он был в черный бархатный жилет поверх алой шелковой рубахи, а шоссы в желто-красную полоску были собраны гармошкой у ступней, обутых в кожаные сандалии, которые здесь в диковинку. Гостей он явно не ждал, но не удивился и не испугался.

— Сеньоры пожаловали за товаром? — мило улыбнувшись, спросил он на немецком языке с сильным провансальским акцентом.

Голос был бархатистый, обволакивающий. С таким голосом надо не торговать, а девок соблазнять. Впрочем, одно другому обычно не мешает.

— Мы пожаловали узнать, зачем ты сюда приехал, — ответил я.

— А зачем приезжают купцы?! — продолжая мило улыбаться, молвил Гильом Гийонне. — Продать привезенный товар, как можно дороже, и купить местный, как можно дешевле. Такая вот у купцов работа.

Говорил он без фальши. Я подумал, что зря наехали на него. И потому, что так подумал, заподозрил сильнее. Людовик Одиннадцатый не прислал бы во второй раз туповатого исполнителя.

— Начинайте обыск, — приказал я боцману Свену Фишеру и двум матросам, которых он сам отобрал.

Я объяснил боцману, что надо искать и как это делать. В свое время начитался полицейских детективов.

Свен Фишер и два матроса начали прощупывать и осматривать все, что есть в комнате, передвигаясь по часовой стрелке от двери вдоль стены. Каждый осмотренный предмет ставили на место. Особенно тщательно перерыли сундук, в котором кроме одежды лежали три кожаных кошеля с золотыми монетами и всего один с серебряными. У меня серебра всегда больше, хотя продаю крупным оптом, а не мелким, как он. В сундуке ничего не нашли. В кровати тоже. Ничего подозрительного не было и на столике, где стояли пустая оловянная кружка и медная чаша с огрызком хлеба и хвостом копченой селедки. На каминной полке боцман поправил лик Христа, написанный на дощечке из красного дерева, перекрестился на него. И тут я заметил, что купец опустил глаза. До этого он отслеживал каждое движение моих людей, не спускал с них глаз.

Подставкой для иконки служил пузырек из темно-зеленого стекла, заполненный почти доверху и заткнутый пробкой. Такой пузырек в свое время давали и мне.

— Что это такое? — спросил я купца.

— Снадобье из трав, — ответил Гильом Гийонне. — С желудком у меня нелады, приходится лечиться.

— Принеси кружку воды, — приказал я одному из матросов. — Сейчас проверим это снадобье на купце. Что-то мне подсказывает, что изготовили его в Плесси.

Шрам на смуглой щеке купца стал менее заметен, словно начал растворяться в ней.

— Не надо воду! — остановил я матроса и приказал боцману: — Ведите его в темницу, в пыточную.

— Я ничего не сделал! Я ни в чем не виновен! — сразу подсевшим голосом залепетал Гильом Гийонне.