Москаль

Перемещение тела состоялось. Дир Сергеевич уснул уже в процессе падения на подушку и замер: нос в одну сторону, галстук в другую. Чувства Нины Ивановны вообще не могли выбрать никакого направления, все клубилось у нее в голове. Она не знала, что ей думать и что делать. Неприятный, но богатый мужчина вдруг сваливается прямо в ее кровать. Прямо в кровать, но в невменяемом состоянии. Она, конечно, всего лишь горничная здесь, но знает отлично, что нравится мужчинам в свои ухоженные, строгие тридцать восемь. Она не раз отмечала, что развратные, пьяные менеджеры «Стройинжиниринга», залетев на огонек в «Сосновку» и направляясь в сауну к уже повизгивающим девкам, иной раз «так» на нее смотрят… Чистоплотная, обаятельная серьезность иной раз привлекательнее, сексуальнее, чем банальная задница, разрезанная стрингами. А кто его знает, а вдруг и сам «наследник» задумался о чем-то подобном. Жена – обрюзгшее прошлое с претензиями, любовница – это безмозглая зоологическая молодость. А тут вспоминается вариант – номер три. Умница, моральная чистюля, хорошистка по внешности. А английского мальчика – усыновим! Будет два мальчика в семье.

Конечно, Нина Ивановна тут же попыталась вылить ушат трезвости на свой песочный замок. Во-первых, сам Дир Сергеевич, если брать его как мужской экземпляр, до такой степени не подарок, хоть с бородкой, хоть без нее, хоть в запое, хоть в повседневной своей неврастении. Потом, он не сказал все же ничего настолько определенного, чтобы так воспарять в помыслах. Подождем мудрого утра. Что делать с телом? На какие действия дает право факт его нахождения в ее постели? Наверно, можно снять с него плащ и пиджак. Разумеется, туфли. Туфли, но не носки. Кстати, ноги у него пахнут отвратительно. Надо бы снять галстук, расстегнуть ворот рубахи, как бы не задохнулся, но для этого придется совершать слишком ответственные прикосновения к шейно-головной части лежащего. Нина Ивановна заставила себя это сделать. Нехорошо, чтобы человек, пусть даже и пьяный, так мучался. В конце концов она ему не жена, чтобы мстить за появление на бровях.

Кажется, все.

Открыла еще форточку и набросила на полураздетое тело покрывало. И отправилась в проклятый люкс, и легла на кровать Наташки-официантки. И ей все те четыре часа, что у нее были для сна, снилось что-то порнографическое – влияние развратного места.

А утро подарило матерым снегопадом. И автомобильным сигналом у ворот. Он был какой-то странный, как будто тяжелые хлопья налипали на звук во время его распространения. Из снегопада появился мрачный Рыбак. Потребовал себе яичницу и сто граммов горилки. О цели визита заявить не захотел. Нина Ивановна поняла, что интересоваться не стоит. Сообщила, где и в каком состоянии находится Дир Сергеевич. Сообщила с некоторым вызовом, она не хотела, чтобы о ней что-нибудь такое подумали, но в то же время хотела этого. Роман Миронович пожелал взглянуть, «может быть, уже проснулся». Заглянули в цокольный этаж. Нина Ивановна открыла дверь. Роман Миронович спросил почти сразу, как увидел лежащего шефа.

– Что это с ним?

Дир Сергееич лежал на спине и пульсировал всей верхней частью тела, по очереди облепляя себя вялыми ладонями верхнюю часть груди.

Они бросились к нему.

– Переворачивай! – скомандовал Рыбак. Некрупное тело разом перекатили со спины на живот, и изо рта у него ударил зеленый пахучий поток.

Нина Ивановна отдернула руки и отступила на шаг. Рыбак нанес широкой мягкой ладонью удар начальнику по спине, и вслед за жидкостью из жалобно оскаленной ямы полетели твердые фракции рвоты.

– Воды, нашатыря! – командовал Рыбак. Вскоре у постели «наследника» уже собралась целая толпа обслуги.

Роман Миронович помылся и сел за стол. Происшествие не отбило у него аппетита.

– Еще две минуты, и мы бы его хоронили! – сказал он, ни к кому не обращаясь, хотя напротив него за столом сидел Валерий Игоревич Бурда. Из дому его за пару дней до этого выставили, куда он явился с непреднамеренным, но крайне подозрительным своим загаром и совершенно невразумительными объяснениями по поводу своего многодневного отсутствия. Оказывается, семью никто так толком ни о чем не предупредил. Коллеги! Податься было некуда, и он подался в «Сосновку». Чувствовал он себя настолько несчастным, что даже не испытывал никакой неуютности в присутствии Романа Мироновича, у которого должно было скопиться немало вопросов по поводу его, Бурды, поведения. Рыбак просто мрачно ел. Много, с каким-то озлобленным аппетитом. Выпил больше, чем полбутылки водки, но это абсолютно никак не сказывалось на его отношении к миру и к Бурде. Он только поинтересовался, как там шеф? Желудок ему промыли, самого обмыли, переодели, даже особого похмелья не наблюдалось. Выпил две таблетки фенозепама, смотрит в потолок. Рыбак налил себе еще водки. Выпил, сжевал огромный соленый груздь и сказал:

– Пойду.

– Куда? – спросил зачем-то Валерий Игоревич.

– Пусть делают со мной, что хотят, только я все ж таки не садист.