Москаль

Кастуеву было очень неловко.

– Не мое дело тут что-нибудь считать.

– Я считаю тебя серьезным человеком, Юрик. – «Хозяин Памира» помолчал. – Я зарежу Тахира.

Кастуев замахал руками и чуть не подавился бараниной.

– Я не для этого…

– Помолчи. Хорошо, что ты приехал. Мне есть, чем тебе ответить на твою заботу.

– Только я не хочу, чтобы ты…

– Помолчи, говорю еще раз. И слушай меня. Мне сказал один серьезный человек. Кто-то ищет в Хороге вертолет. Настоящий, с боезапасом, понимаешь?

Кастуев честно сказал:

– Нет.

Рустем вытер замасленную руку полотенцем и протянул гостю ладонью верх.

– Посмотри, сколько линий, и все имеют смысл, и все что-то значат, и невозможно перепутать и ошибиться. Хотя тут ведь заключено тайное знание о человеке.

Гость с трудом перестраивался на восприятие урока хиромантии, в голове у него сидело «зарежу»!

– Карта моей страны мне знакома так же, как моя ладонь. И если я вижу, что вот здесь появился непонятный новый след, я начинаю думать, что бы он мог значить. Понял меня?

Кастуев медленно кивнул, потом все-таки преодолел смущение и спросил:

– Не совсем понял, растолкуй.

– Я уже все сказал. Появился человек. Не наш. Даже два человека. Они ищут вертолет с полным вооружением. Не грузовой вертолет. Это не бензовоз с соляркой, хотя мне становится известно и про каждый бензовоз. Это вертолет. Теперь иди. Время намаза.

Кастуев встал.

– Учти, про Тахира я тебе ничего не говорил.

Рустем расплылся в очаровательной улыбке.

Когда машина Кастуева отъезжала от селения, сзади раздались одиночные автоматные выстрелы, как во время упражнения на стрельбище. Намаз по-памирски, подумал гость.

Москва

1

Войдя в квартиру, Алевтина тихо спросила:

– Он здесь?

Светлана Владимировна ответила так же тихо.

– Нет. Он теперь редко бывает дома.

– А если бывает?

– Ты знаешь, очень странно. Никаких скандалов, никаких выяснений отношений. Разговариваем мало. Почти совсем не разговариваем. Как бы не о чем. Уже как бы чужие люди. Но на самом деле все не так. Поговорить-то ведь есть о чем.

– Значит, все-таки разводитесь? – спросила гостья, усевшись за стол на кухне.

– Мне так объявлено. Я этого не хочу. По крайней мере хочу, чтобы все это протекало не так, как протекает. Конечно, жить мы вместе не сможем. Не будем.

Алевтина отрешенно смотрела на поданный чай.

– Не понятно.

– Что тебе не понятно?

– Разводиться ты не хочешь и жить вместе не предполагаешь…

Светлана Владимировна поморщилась и тут же рассердилась, морщиться ей было неудобно – спасибо пластикхирургам.

– Что тут непонятного, Аля. Я не хочу с ним жить, но и не хочу, чтобы он меня бросал!

– Это как-то связано с деньгами?

– Нет, в любом случае я получу, что положено. Дело в психологии.

– Теперь понимаю.

– Тогда пей.

– А у тебя нет чего-нибудь покрепче?

– А-аля.

– Коньяка, например.

Хозяйка несколько секунд изучающе смотрела на подругу, потом открыла стенку шкафа.

– Я тебе налью. И сама выпью. Только с одним условием. За здоровье полового гиганта Мити Мозгалева мы пить не будем.

– Не будем.

– А говорить, значит, будем все-таки о нем?

Алевтина осушила рюмку, зажмурилась, но больше ничем не показала, что ей плохо.

– Не только о нем.

Светлана Владимировна то же выпила. И вместе с глотком «мартеля» в ее сознание проникла и новая мысль.

– Не только о нем? Аля, так, может быть, о нем и о тебе? Ты за этим пришла? Знаешь, что я тебе скажу – забирай! Ничуть не обижусь. Вся обида перегорела, когда я узнала об этой официантке. Ядреная, тупая молодуха, знаешь, как это бьет по нервам женщины в ботоксе? Меня как будто в деревенском туалете утопили.

– А если я твоя подружка, то это не так страшно?

– Не группируйся, я ведь не обидеть хочу. Сделаем друг другу доброе дело. Моя заноза уменьшится, уже сейчас уменьшается. Ты наконец заживешь с суженым, то, что ножки кривоваты и пузцо пивное, так с другой стороны, в нашем-то возрасте не носом вертеть. А деньги у него я не все отберу. Да и нет у него по большому счету ничего. Пока ситуация с Аскольдом не прояснится, все в подвешенном состоянии.

– Это ты так за меня радуешься?

– Брось, давай еще выпьем.

– Давай, только теперь за другое.

– За какое?

– Знаешь, Света, а ты сейчас говоришь совсем так же, как Митя.

– То есть?

– Он всегда, вспомни, к каждому слову цеплялся, все время пытался скаламбурить.

– Это заразно, признаю. Но ты давай, тостуй, подруга.

Выпили все же без слов. Отдышавшись, Алевтина сказала:

– Пусти ты его к сыну!

– Кого? А, нет, подруга, и не тостуй за это, и не говори. Никогда!!

– Почему?

Светлана Владимировна, нахмурившись вышла с кухни, вернулась быстро и с уже зажженной сигаретой во рту. И такая же нахмуренная.

– Понимаешь, Миша мой сын.

– Этого никто не оспаривает.

Выдохнув клуб дыма, курильщица раздвинула его вертикальной ладонью, чтобы лучше видеть собеседницу.

– Тебе не мешает?

– Немного, но я потерплю.

– А я не потерплю, чтобы в мои отношения с сыном кто угодно вмешивался.

Алевтина помолчала.

– Это ты мне?

– Нет. Это я ему. Митеньке.

– Но он…

– Он сволочь!

– Да, но…

– Неудачник, трус, импотент.

– Пусть так, Света, но он еще и отец…