Москаль

– Да?! – опять некстати удивился менеджер, получалось, что он всю жизнь считал Рыбака именно садистом. Но тот не заметил двусмысленности. Слишком сильное чувство терзало крупную фигуру охранника.

Младший Мозгалев лежал все там же, в комнате Нины Ивановны, он и в трезвом виде подтвердил свое нежелание вернуться на место своего короткого, болезненного счастья. Глаза у него были полузакрыты. Из-под налитых приятной тяжестью век он увидел фигуру в дверном проеме.

– Это ты? – он не знал, у кого он это спрашивает, и ему было все равно.

– У меня письмо.

– Письмо?

– Письмо.

– Мне?

– Так получается, что да.

– Зачем мне письмо?

Трудно собранная в кулак решимость Романа Мироновича здесь опешилась. К вопросам с этого направления он не был готов.

– Не знаю, просто письмо.

– От кого?

– От одной старушки.

– Ты же видишь, что я ничего не вижу. Как я буду читать?

Рыбак опять задумался.

– Может, ты мне сам почитаешь. Садись на стул тут рядом и читай.

Тут уж гость впал в полный ступор. Одно дело вручить, сунуть, всучить, подбросить отвратительное письмецо, и совсем другое – стать исполнителем главной роди в мерзком спектакле, которым несомненно станет чтение.

– Так что ж ты, садись. Читай!

Роман Миронович придумал очень убедительную отговорку.

– Я не умею читать.

– Да-а? – искренне удивился лежащий. И, кажется, начал раздумывать над тем, как выйти из положения. Но помогла, как всегда, старушка-жизнь: раздался за воротами еще один автомобильный сигнал, еще более искаженный мощью падающего снега.

– Кто-то приехал, – задумчиво произнес «наследник». Роман Миронович охотно ухватился за предоставившуюся возможность.

– Я посмотрю.

– Посмотри, а я подремлю.

– Лучше бы ты захлебнулся своей рвотой, – сказал очень тихо Рыбак, выходя вон и запихивая письмо во внутренний карман.

Сквозь стекла веранды он увидел медленно вползающий в распахнутые охранниками ворота белый «лексус». Машину можно было рассмотреть только благодаря работающим дворникам, остальное сливалось со снегопадом. Из нее выбрался совершенно лысый человек и спокойно направился к веранде, ни в малейшей степени не пытаясь защитить голую голову от налегающих хлопьев.

– Как о вас доложить? – спросила Нина Ивановна.

Лысый усмехнулся и прищурился.

– Вы хотя бы поинтересуйтесь, к кому я? – он говорил с едва заметным, да и то не постоянным акцентом.

– Вы разве не к Диру Сергеевичу?

Рыбак вмешался.

– Нина Ивановна, скажите шефу, что приехал Джовдет.

Гость вытер голый череп широкой рукою в перстнях, как только не поцарапает кожу?!

– Вот видишь, – сказал он Рыбаку, – то ты за нами ездил, а теперь мы сами к вам.

Роман Миронович ничего не стал говорить. Закурил. Хотел было приоткрыть дверь, чтобы выпустить дым наружу, но пожалел его, не отдал на расправу снегопаду.

– Дир Сергеевич очень удивлен, но… ждет. Пойдемте.

Джовдет подмигнул Рыбаку, тот не нашелся, чем ответить. Сигарета сгорала сама по себе, без помощи губ. Он похлопывал себя по карману, вмещающему письмо. Он чувствовал себя отвратительно, как и все последние дни. И никак не мог решить, что же ему делать. Будучи от природы человеком в высшей степени осмотрительным, основательным, презирающим порывистость и всякие резкие движения, он все время ловил себя на внезапно обостряющемся желании, послать все к чертовой матери и забиться куда-нибудь в угол потемнее с бутылкой водки и без телефона. Наверно, легче было бы застрелить человека, какую-нибудь вредную враждебную гадину, чем участвовать в том, в чем он оказался участником. Он считал себя человеком без нервов, так, возможно, оно и было прежде, а теперь они начали прорастать?

Опять гости!

Едва успели закрыть ворота, как они опять, эти машины!

Роман Миронович забычковал недокуренную сигарету и вытащил новую.

Это еще как понимать – Ника?! Сама за рулем по такому бурану?!

– Здравствуйте, Роман Миронович.

– Угу.

– Дир Сергеевич встал?

– Он лежит, но уже не спит. И у него человек.

– К нему, значит, нельзя?

– Слушай, дивчинка, не задавай таких умных вопросов!

– Знаете, Роман Миронович, когда вы начинаете говорить на мове, я млею.

И Ника решительно проследовала внутрь. Рыбак скорчил ей страшную рожу вслед. Действительно страшную.

Нина Ивановна проводила девушку на кухню, где продолжал не знать, что ему теперь делать, Валерий Игоревич. Пить он уже не мог, ехать домой не мог, оставаться в неподвижности не хотел. И, несмотря на то, что странности в его судьбе, кажется, кончились, продолжал чего-то бояться. Только наладились попить кофейку, как раздался пронзительный хозяйский крик. Дир Сергеевич выскочил в гостиную в развевающемся халате. Зацепился шлепанцем за ковер, упал, одним движением поднялся, влетел на кухню.

– Дайте мне, Нина Ивановна, молока кружечку. Кисло во рту от этой блевотины, и весь пищевод горит.

Ника радостно встала, расстегивая свою сумочку.

– Дир Сергеевич, все в порядке, виза, билет все в порядке. Завтра, «дельта», Гантвик.

«Наследник» поставил пустую кружку на стол, но к протянутым документам не притронулся.