Москаль

– Что там у них произошло? – в очередной раз задал расстроенным голосом недоуменный вопрос Бурда. Он уже был не рад, что ввязался в эту историю. Если от тебя не ждут инициативы, то и не проявляй ее. Те, кто не ждут, знают лучше. Первый раз финансовый «ботаник» Валерий Игоревич Бурда, сделал инициативную глупость, когда разговорился в вестибюле Министерства внутренних дел Украины с очень дружелюбным усатым полковником. Второй неправильный шаг – вручение трех тысяч долларов этому полковнику в обмен за нашептанную информацию о Полтавской колонии. Уже этих двух попыток проявить себя было достаточно, чтобы понять – никаких других действий в том же роде совершать не надо. Пусть позор, пусть показывают пальцем, на этом все, остановись! Нет. Захотел реабилитироваться. Когда схлынули первые эмоции, очнулась память, а она у финансиста Бурды была фотографической, в том смысле, что он часто вспоминал впоследствии то, чего в самый момент наблюдения вроде как и не видел. Очнувшись как-то ночью, он, сидя в кровати с отчетливостью увидел номер машины, на которой уехал тогда усатый полковник. Дело было так: из министерского подъезда полковник ушел пешком. А Бурда помчался в гостиницу, где был штаб десантной бригады «Стройинжиниринга», то есть совсем в другом направлении. Вторично Бурда увидел полковника спустя всего три минуты и совершенно случайно. Переходя улицу, бросил на перекрестке взгляд, узнал в пассажире одной из «тойот» недавнего собеседника, скользнул взглядом по капоту. «Сфотографировал» номер, забыл его. Полковник рылся в дипломате, что стоял у него на коленях. И не видел, что его «сфотографировали».

Что бы сделал нормальный кабинетный клещ? Сообщил бы поутру кому-нибудь из силовиков фирмы – вот такая всплыла информация. Из недр памяти. Делайте с ней, что хотите. Так нет, захотелось доказать, что и он, Валерий Игоревич, не калькулятор в штанах, а нечто большее. Решил, прости господи, действовать. Подгадал себе командировку в Киев. Пользуясь своими личными связями среди информированных киевлян, установил владельца машины. Но тут уж его желание действовать и иссякло. Ему только начали рассказывать об этом усатом полковнике, как тут же ему вспомнилась старинная поговорка. «Там, где ты ничего не можешь, там ты не должен ничего хотеть». Римляне правы. Вернулся в расстроенных чувствах в Москву. С Елагиным говорить ему было боязно. Собственно, именно перед Елагиным ему и хотелось себя показать. Даже очень хотелось! Делиться с Кечиным он не видел смысла и не имел желания. После исчезновения Аскольда шеф финансового департамента сделался молчалив и мрачен. Кроме того, он не скрывал своего иронического отношения к тому, как проявил себя его работник на Полтавских полях. Опозорил ведомство.

Но Бурда не мог носить в себе добытую информацию. Очень кстати попался ему навстречу в офисном коридоре Рыбак. Тоже временно отставленный от важных задач, тоже желающий что-то доказать. Эти двое легко поняли друг друга. Роман Миронович быстро сообразил – неловкие раскопки финансиста вполне могут вывести и к золотой жиле. И ничто не мешает ею заняться. Елагин нескрываемо держит его на скамейке запасных, «наследник» вообще ударил мордой об стол. Вот будет весело, если он, Рыбак, предъявит им настоящего хозяина, Аскольда Сергеевича. Рыбак с Бурдой снова выехали в Киев и занялись частным сыском. И вот теперь, по итогам их совмеснорй киевской работы, Валерий Игоревич жалобно поинтересовался:

– А может быть, как-нибудь без меня?

– Как же можно? Только ты бачил его в лицо.

Поселились в разных гостиницах, чему Бурда был даже рад – общество Роман Мироновича действовало ему на нервы, несмотря на союзность их намерений.

И вот они встретились, как шпионы, в киевском парке. Он был очень хорош, но чрезвычайно замусорен. Как будто в роскошной шевелюре расплодилась обильная перхоть. Бумажки, пакеты, бутылки, газеты, грязные одинокие кроссовки. Крадущиеся человеческие фигурки. Но чем выше поднимаешь взгляд, тем благословеннее. Разумные, устойчивые стволы, аккуратно облетевшие ветви, и сияющие необъяснимым ноябрьским золотом днепровские небеса. Нигде нет такой природной красы.

– Роман Миронович, я не могу, вы поймите, я и так уже вышел из всяких рамок. Как я буду объяснять, что я тут делаю? За четыре дня я тут уже второй раз. И это Киев, вы понимаете, Киев, в свете всего случившегося!

– А ты что докладывал, куда едешь?

– Конечно.

– Зачем?!

– А как же?! Я уверен, что сейчас все отслеживается. Елагин набрал новых людей, они повсюду суют свой нос, лучше уж открыто. Я придумал себе бухгалтерскую легенду, но очень, очень…

Роман Миронович пошевелил огромным, широким носом, который несомненно был у него чем-то вроде дополнительного мыслящего органа.

– Не надо преувеличивать, Валера. У нас все-таки не гестапо, чтобы каждый сек за каждым.

– Пусть, но давайте все же доведем дело до конца. Поговорите с этим полковником, или он не полковник, а только оделся тогда полковником. И потом уже поедете.

Рыбак отрицательно дернул щекой.