Московская историческая школа в первой половине XX века. Научное творчество Ю. В. Готье, С. Б. Веселовского, А. И. Яковлева и С. В. Бахрушина

Вскоре от эмоциональных оценок Веселовский перешел к целенаправленному изучению социализма и большевизма. 6 февраля 1919 г. он сделал следующую запись: «За последнее время я много читаю по истории революций и социализма и обдумываю исследование по этим вопросам»[835]. Любопытно отметить, что в дневнике проскальзывает упоминание о существовании некоего кружка исследователей социализма. 13 апреля 1919 г. было уже четвертое заседание[836]. Автор записок не упоминает (очевидно, чтобы не скомпрометировать) членов этого кружка. Он считал, что происходящие с ними события позволяют во многом по-новому проанализировать социализм. Особенностью изучения социализма в данных условиях стало то, что многие его теоретические положения на глазах историка реализовывались на практике. С научной точки зрения это была уникальная возможность сверить теорию с реальной жизнью. Особую важность изучения социалистической теории и практики, по мысли Веселовского, придавало то, что, несмотря на отход большевиков от многих принципов социалистического учения, в основе их идеологии лежал все-таки социализм. «Дело в том, что большевистская программа проводится кустарно, часто очень нелепо, к большевикам примазалось много грязных элементов, компрометирующих их дело, но все-таки в их революции очень много того, что неизбежно при существовании всякого социализма»[837], – считал он.

Анализируя теорию и практику большевизма, Веселовский вскоре пришел к выводу, что большевизм не имеет ничего общего с марксизмом[838], хотя и последний он также не ставил высоко в смысле адекватности объяснения эволюции общественных отношений. «Грубый материализм теоретического марксистского и практического нашего глуповского коммунизма есть полная безыдейность, полное отсутствие какого бы то ни было целостного мировоззрения»[839], – писал он.

Ситуацию в декабре 1918 г. автор сравнивал с Францией накануне захвата власти Наполеоном: всеобщее безразличие. Но дальнейшее сравнение русской и французской революций было не в пользу первой. Если во Французской революции историк находил мощную созидательную струю, то в русской кроме разрушения – ничего[840].

Историк категорически отвергал мнение, что революции – естественные элементы общественного развития. Он приводил пример Англии, где два века не происходило революций, а более или менее успешное развитие Франции, с его точки зрения, шло не благодаря, а вопреки революциям[841].

В разгуле беззакония и революционной стихии Веселовский в первую очередь выделял морально-этические предпосылки. Главная причина – невежество. Причем он был искренне возмущен тем, что грабеж и убийства оправдывают тяжелым наследием старого режима. С его точки зрения, такая логика только оправдывала «чернь», делая ее еще более безнаказанной[842]. «По мере углубления революции холуй от безнаказанности и революционной пропаганды наглел, широкие слои общества отпора не давали, страх перед контрреволюцией ослабевал и революционная демократия становилась все снисходительнее в оценке поступков совершенно разнуздавшейся черни». По Веселовскому, именно такое попустительство подготовило почву для большевизма[843]. Они умело играли на инстинктах толпы, ловко манипулируя и используя ее в своих целях[844]. Для историка коммунизм – это «личина для прикрытия лика озверевшего раба»[845].

В сложившейся ситуации историк не видел возможности организовать сопротивление «высших классов», пока «широкие массы сами не поднимутся против вооруженного засилья организованных большевиками отбросов общества»[846]. Историк выражал надежду, что русский народ сможет самостоятельно свергнуть большевистскую власть, для этого ему необходимо «уничтожить в себе элементы разложения и придти затем к сознанию своих ошибок»[847]. Но для борьбы, по мысли ученого, ему понадобятся предводители, а вот их-то он не видел. Революционная демократия (кадеты, эсеры, меньшевики и т. д.), по его мнению, показали свое неумение решать практические вопросы и оторванность от народа. «Итак, в сущности, выбора нет, – далее рассуждал Веселовский. – Остаются старые господа». Но и возвращение старого строя, даже существенно измененного, вызывало в нем скепсис.

В большевизме историк находил и «несомненные элементы сатанинского озлобления против всего и всех». По Веселовскому, это ярко проявлялось в «безоглядном разрушении, в страсти делать зло для зла»[848]. Таким образом, историк подчеркивал антиобщественный характер большевистской власти. С точки зрения автора дневника, дальнейшее пребывание большевиков у власти приведет Россию к катастрофе, и чем дольше будет это пребывание, тем глубже будет падение.

Подводя итог, отметим, что Веселовский предложил последовательно негативный анализ социализма и большевизма. Его мысли, так же как и настроения Готье, совпадали с рассуждениями многих деятелей русской эмиграции[849], что характеризует общие настроения большинства представителей русской интеллектуальной элиты по отношению к новой власти.