Московская историческая школа в первой половине XX века. Научное творчество Ю. В. Готье, С. Б. Веселовского, А. И. Яковлева и С. В. Бахрушина

Особенное неприятие вызывало вмешательство новой власти в научно-педагогическую жизнь. Радикальный курс большевиков на пролетаризацию университетских кадров расходился с представлением ученых об университете как храме науки. Тем не менее подавляющее большинство преподавателей не спешило увольняться. Во-первых, из-за того, что небольшая, но стабильная зарплата позволяла как-то выжить в вихре революционных событий, а во-вторых, многие расценивали свою работу как служение Отечеству, как свой долг спасения просвещения для будущих поколений. Показательны в этом смысле рассуждения Готье: «Я думаю, что оставаться в Университете [Московском. – В.Т.] и отстаивать его надо до последней возможности»[850]. Вообще у Готье были весьма пессимистические настроения на счет политики большевиков в отношении исторической науки: «Гуманитарные науки им не нужны, поскольку они не преследуют практические партийные цели. Факультеты будут заменены партийными школами, краткосрочными курсами…»[851]. Очевидно, что такой утилитарный подход не принимался историком, воспитанным в духе фундаментального высшего образования. Видя, что рушится дело всей жизни, историк, естественно, находился в подавленном настроении: «Угнетенное состояние души; чувствую, что все валится из рук и ничего делать не хочется»[852].

Параллельно осмыслению места большевизма в записках историков много уделяется внимания роли русской интеллигенции в случившейся катастрофе. Так, Готье считал, что русской интеллигенции присуще отсутствие общественной морали на фоне мессианских устремлений. «Несчастная страна с ее самозваными мессиями и незваным, непрошенным мессианством вот уже четыре века остается страной завтрашнего дня»[853], – восклицал он. Еще жестче высказывался Веселовский, прямо связывая русскую интеллигенцию и большевиков: «Спаивание илотов начала просто интеллигенция, затем оно было возведено в систему и усовершенствовано революционной интеллигенцией и наконец доведено до исступления большевиками»[854]. Он считал, что интеллигенция «оказалась самым дурным слоем русского общества и в настоящее время совершенно разбита, морально и политически»[855]. Таким образом, оба ученых придерживались так называемой «веховской идеологии», т. е. взгляда на русскую интеллигенцию, сформулированного в известном сборнике «Вехи. Статьи о русской интеллигенции» (1909). Типичными чертами такого мировоззрения были: отрицательное отношение к русской интеллигенции как носителю радикальных утопических идеалов, антипатриотизма и антигосударственных взглядов. Этому противопоставлялся умеренный либерализм, государственническая позиция, патриотизм, идеалы ответственности за успешное развитие России. Очевидно, что схожих взглядов придерживался Яковлев, в молодости начинавший как умеренный социалист, а затем изменивший свое политическое мировоззрение, что и привело его в стан Корнилова.

Таким образом, теоретические выкладки о сущности революции, интеллигенции и большевизма были более характерны для дневника Веселовского, что объясняется особенностями его характера, склонностью к рефлексии и строго научному осмыслению окружающей его действительности. Запискам Готье был присущ более эмоциональный подход. Но не меньшее место в дневниках историков занимает и описание событий через призму повседневной жизни. Дневники Готье и Веселовского уже становились объектом изучения в контексте анализа повседневной жизни в революционную эпоху[856], поэтому отметим только основные черты их работ.

В записках историков наглядно рассматривается нарастающая бытовая катастрофа. Нехватка продуктов и элементарных удобств нагнетали пессимистические настроения московских историков. В марте 1918 г. семейство Готье вынуждено было подселить жильцов, чтобы избежать уплотнения. Ученому, привыкшему работать в собственном кабинете, далось это нелегко[857]. Но эти неудобства померкли на фоне наступления продовольственного кризиса и, следовательно, опасности голодного существования. Так, если с начала революции особых перебоев с продовольствием не было, то с зимы 1917 г. проблемы с поиском продуктов питания коснулись и московских историков. Одним из способов решить эту проблему был переезд за город на дачу, где можно было не только достать продукты, но и вырастить их самим. Так, Веселовский увлекся разведением пчел в своем небольшом имении Татариновке, а Готье вынужден был выращивать овощи на своем небольшом огороде. Кроме элементарного выживания, жизнь на даче, вдали от неспокойных городов, выполняла функцию ухода от реальности. Вообще прекрасная природа позволяла на время забыть о проблемах: «Ничто так живительно не действует, как природа: уйдешь в лес – и забудешь о большевиках»[858]. В Москву историки ездили хотя и часто, но только по рабочей необходимости.