Московская стена

– Мы собрали на поле великой битвы, длившейся целых полторы минуты, кучу автоматов и амуниции. Теперь будет, чем вооружиться, – сказал вместо физика Голдстон, отодвигая его в сторону и заходя в комнату. – И еще знамя с медведем, которое они тащили с собой, чтобы повесить где-нибудь в поселке в знак своей триумфальной победы. Мило, да? Скорее всего, хотели устроить здесь парад. Милитаристы несчастные!

Усевшись за стол, он подмигнул Кольке, пожал ласково руку Симе и начал рассказывать. С его слов нашествие Генерала выглядело как приезд компании клоунов, глуповатых и совсем неопасных. Колька хихикал, а Сима, напротив, бросала на Голдстона наигранно сердитые взгляды. За то, что не сказал ночью, что идет на войну. Тогда бы она знала и молилась – все время. На коленях, не вставая ни на минуту. Когда он появился в бункере, ей стало хорошо, несказанно хорошо. Вместе с ним она получила обратно и себя. Почувствовала, что с радостью принадлежит вот этому времени и месту, пусть тайга, пусть Сибирь и конец света. Важно только то, что он здесь, рядом. Можно протянуть руку и дотронуться до загоревшей, лежащей на столе ладони с длинными, как у пианиста, пальцами. Дотронуться до него, а найти при том себя, живую и во плоти. Она вспомнила про жуткие тени мертвых, пытавшиеся утянуть ее обратно, на другой берег Стикса, и внезапно спросила, тут же удивившись собственной немыслимой жестокости:

– Почему вы отпустили их живыми? Ведь они вернутся. Обязательно вернутся.

Зависла пауза, как будто в приличном обществе кто-то сморозил редкостную непристойность. Она поняла, что слишком поддалась своему страху. Вышла за те границы, благодаря которым они и смогли пережить все выпавшее на их долю. Стало до удушья стыдно и неловко. Ее спас физик – с грохотом пододвинул себе стул и уселся рядом.

– Об этом мы и должны поговорить. Да, они вернутся. Уже с небольшой армией. Спланируют как следует операцию. Не полезут напролом по одной-единственной дороге. Все так. Но мы не можем сейчас раздать людям автоматы, поехать следом на машинах и перестрелять их как в сафари, бегущих и безоружных. Можно я не стану объяснять почему? У нас точно есть две-три недели: за это время можно многое сделать.

Он помолчал. Стало понятно, что хорошие новости закончились.

– Я только что разговаривал с Казаковым. Мы решили эвакуировать проект, – сказал Быков словно через силу. – Лаборатория будет взорвана тем зарядом, что сейчас там хранится. Все схемы и чертежи, записанные на носители, возьмем с собой.

Сима чувствовала, как ее пальцы словно опускаются в ледяную воду. Бежать. Снова бежать от смерти, которая сможет прийти даже сюда, в эту землю обетованную.

– Возьмем куда? – тихо спросила она, представляя почему-то в качестве места назначения исключительно свежевыкопанную, с ровными краями могилу.

– Осталась, увы, только одна надежда, – вымученно улыбнулся физик. – Это друзья Джона в Берлине. В Новосибирске есть европейское консульство. Оттуда он сможет выйти с ними на связь и попросить защиты для оставшихся в поселке. Данные по проекту их наверняка заинтересуют, поэтому они должны согласиться. До Новосибирска доберемся на самолете, за три-четыре перелета. Горючее купим по дороге. До войны все деньги, что здесь были, успели поменять на золото. Рискованно? Думаю не больше, чем первая часть нашего пути.

Молчание. Все словно безотчетно наслаждались последними, уже обреченными секундами затишья перед новым побегом. Возможно, размышляла впоследствии Сима, скажи Голдстон или Быков еще что-то, все могло бы повернуться иначе. Но тишина, давя на всех по отдельности, на каждого по-своему, словно требовала от них каких-то действий. Она не помнила потом в деталях, четко, как все произошло. Только странный, тревожный щелчок. Потом расширенные зрачки Голдстона. Ужас на задумчивом до того лице Быкова. И приставленное кем-то к Колькиной голове дуло пистолета. До нее не дошло сразу, что это пистолет Ворона.

– Я… я сразу вас раскусил. Еще под Москвой… – прошептал в полной тишине партизанский командир, быстро-быстро облизывая губы.

В этом броуновском, лихорадочном облизывании угадывалось нечто шизофреническое. При том держащая черный пистолет рука, как отлитая из чугуна, висела в воздухе без единого видимого колебания. Колька весь посерел, еще больше втянул голову, его глаза, ставшие вдруг непостижимо круглыми, испуганно шныряли туда-обратно по комнатке. «Припадок, – с ужасом решила про себя Сима. – Это припадок. Надо его как-то успокоить, он не понимает, что угрожает мальчику. Он вообще ничего не понимает».

Но Ворон, напротив, очень хорошо понимал, что именно он делает.

– Слушайте меня. Только внимательно слушайте, – прохрипел злобно, хватая теперь Кольку за волосы левой рукой и плотно прижимая его голову точно виском к пистолету. – Скажу только раз. Один раз. Понятно?.. Вы все… вы все здесь заодно… Хотите продать эту страну в вечную кабалу… Думаете, я вот так соглашусь с этим? Буду спокойно смотреть?..