Московская стена

Поводом для торжественного приема в Кремле, сообщало полученное накануне от фельдъегеря под подпись приглашение, стала знаменательная дата: пятая годовщина прихода к власти Партии спасения Европы. Голдстон снова направлялся в Сенатский дворец, но, увы, второго за день откровения не случилось. Внутренний дворик был многолюден и никак не выдавал своей тайны. Толпа приглашенных подхватила Голдстона, внесла на своих плечах в холл, потом забросила по знакомой, крытой ковром лестнице на самый верхний, третий этаж. Там, прямо с порога, он уткнулся взглядом в именинника-канцлера. Его портрет в тяжелой золоченой раме организаторы еле-еле втиснули между двух бело-голубых колонн прямо напротив входа в абсолютно круглый, увенчанный куполом зал. Одетый в серо-зеленую форму канцлер напоминал здоровенную кляксу вонючей болотной жижи, бросавшую вызов всей воздушно-небесной атмосфере зала. Кроме того, он замер между колоннами как-то боком, и Голдстону на мгновенье показалось, что верховный главнокомандующий самым неприличным образом справляет публично малую нужду. В радиусе метров пяти-семи от портрета наблюдалось необычайное безлюдье, как будто остальные думали схожим образом и деликатно не решались мешать в столь сокровенном деле. При том вся остальная площадь округлого зала была плотно, под завязку заполнена высшими чинами армии и гражданской администрации. Многие приветливо кивали Голдстону, словно его фотография с соответствующей рекомендацией массово распространялась по Кремлю перед приемом. Хотя, скорее всего, кивали как раз потому, что лицо было незнакомо. Офицер службы безопасности, исполнявший роль распорядителя, провел его на места для почетных гостей – несколько рядов мягких стульев, расставленных поперек зала перед узкой, обитой голубой материей трибуной. Голдстона усадили рядом с чопорным, холеным генералом в парадном мундире с двумя черными железными крестами на груди. Генерала он, конечно же, сразу узнал – это был Вальтер фон Шнайль, командующий Второй Восточной армией. Они завели ничего не значащий разговор, почти что о погоде, но очень скоро их прервали. Началась торжественная часть, и на трибуну забрался губернатор Боссю.

– Дамы и господа! – английский француза был свеж и почти не скомпрометирован романскими звуками. – Мы собрались здесь сегодня в тесном кругу, дабы отпраздновать пятую годовщину триумфального прихода к власти Партии спасения Европы. Той силы, что позволила сначала выжить, а потом и жить – причем, по сегодняшним меркам, жить весьма неплохо… Да-да, я вижу как сюда несут шампанское!.. Эти годы – целая отдельная эпоха. Новое темное время и, одновременно, время поиска и надежды. Мы с вами становимся свидетелями перезагрузки истории, видим ростки человеческой цивилизации, пробивающиеся через покрывающий землю пепел от сгоревшего старого мира… Я напомню – партия появилась на свет всего за три года до того, как начался коллапс. Если бы я верил в Бога, то наверняка бы предположил, что ее предусмотрительно послал нам сам Всевышний. А как законченному атеисту позвольте высказать скромную догадку. Канцлер, создавший партию с несколькими единомышленниками, сумел предвосхитить будущее и угадать нужную стратегию…

Голдстон подумал: не надо углубляться в то, что говорит Боссю, потому как даже главный посыл его речи есть ахинея. Партия спасения Европы – вовсе никакая не «партия нового мира». Это партия эпохи распада, партия смутного времени. Десятилетиями такие маргиналы варятся в собственном соку, получая шанс лишь единожды – когда исторические декорации одной эпохи как всегда внезапно рушатся, и жизнь вдруг упрощается до невозможности. Обыватель, напуганный необходимостью личной борьбы за выживание, судорожно начинает выискивать «сильную руку», способную за неделю навести «базовый порядок». Чтобы за окном по ночам не стреляли и не жгли машины. Чтобы не было очередей за хлебом в пустых супермаркетах, а в розетке присутствовало электричество. Тогда-то из своих нор и вылезают политики, проповедующие двухмерный подход к жизни. До того, в силу как раз этой самой двухмерности, ими, как правило, пугают маленьких детей. Когда же упрощается все вокруг, наступает их время. Главное здесь – трезво оценивать момент истины и, не дай бог, не поторопиться, чтобы новоиспеченный вождь, провозгласив себя спасителем нации, попал именно в президентский дворец, а не в кутузку или психлечебницу.