Московские каникулы

Д о н н и к о в. Первый признак! Ибо только когда мы счастливы, мы не задаемся вопросом — в чем смысл жизни. Оптимисты, друг мой, не философствуют, они живут.

Г а й д а м а к а. А вы с чего в пессимизм ударились?

Д о н н и к о в. Недавно сорок стукнуло. Оглянулся и впал в уныние. Знаете, в чем счастье сорокалетних? В отсутствии сожалений по неверно прожитой молодости. А у меня этих сожалений!.. Видимо-невидимо!

Г а й д а м а к а. В сорок лет еще настоящим живут. Да и будущим — тоже.

Д о н н и к о в. Будущее? Мираж в пустыне, ничего больше. В наш быстротекущий век имеют значение только сиюминутные ценности. Будете спорить?

Г а й д а м а к а. Не охотник я до споров на морально-диетические темы. Да и обстановка малоподходящая.

Д о н н и к о в. Напротив! Ночь, костер, искры, летящие к холодным звездам… Я вот попытался было уснуть, да все время мешали. Коньяк, против обыкновения, не помог, и я невольно кинулся в отвлеченности. Впрочем, если у вас нет охоты к беседе, то я могу и один. Так сказать, со звездами…

Г а й д а м а к а. Нет, почему же, давайте, но о земных делах. Я прочел ваш очерк о Ключевском совхозе.

Д о н н и к о в. Ну и как?

Г а й д а м а к а. Если по существу — сплошное очковтирательство.

Д о н н и к о в. Резолюция не слишком ли определенная?

Г а й д а м а к а. Вы там описываете начало уборочной и сообщаете, что Ключевской совхоз первым в районе приступил к раздельной уборке и скосил на свал триста гектаров хлеба.

Д о н н и к о в. Именно.

Г а й д а м а к а. Так вот, из этих трехсот гектаров добрая половина тогда еще не созрела для раздельной уборки, и ее скосили на сено — лишь бы отрапортовать. Пшеницу скосили на сено, понимаете?

Д о н н и к о в. Допустим, что меня ввели в заблуждение, обманули. Но какое значение это имеет?

Г а й д а м а к а. Шутите?

Д о н н и к о в. Ничуть. Вы же не станете оспаривать, что раздельная уборка — прогрессивный метод?

Г а й д а м а к а. Прогрессивных методов много. А хлеб — один. Его беречь надо.

Д о н н и к о в. Если в Ключевском совхозе сидят очковтиратели — пусть в этом ваш райком разбирается.

Г а й д а м а к а. Уж будьте спокойны, разберется. Вы опровержение напечатаете?

Д о н н и к о в. Теперь вы шутите? Чтоб скомпрометировать прогрессивный метод?

Г а й д а м а к а. Чтоб истину восстановить.

Д о н н и к о в. Большая правда, за которую мы боремся, дороже вашей никому не нужной районной истины. Учитесь обобщать, Гайдамака, видеть и понимать больше единичного факта.

Г а й д а м а к а. Учусь. Хочу понять, что стоит за такой вот философией. Думаю — ничего, кроме вашего собственного неумения или нежелания отойти от шаблона. За коньячок — благодарю. (Уходит направо.)

Донников наливает в крышку коньяк, мгновение колеблется, затем решительно выпивает. Это видит вышедшая на крыльцо избы  Н и н а.

Н и н а (подходя). Очень мило! Пьянствуете в одиночку?

Д о н н и к о в (обрадован). Нина Ивановна, душечка! Вас-то мне и недоставало!

Н и н а. Духота в избе, не могу уснуть… И голоса какие-то кругом, шаги… Сумасшедшая ночь.

Д о н н и к о в. Да, да, вы правы, ночь действительно с придурью… (Усаживает ее у костра.)

Н и н а. Что вы пьете?

Д о н н и к о в. Коньяк. Хотите?

Н и н а. Разумеется.

Донников наливает ей коньяк. Нина пьет и закашливается.

Д о н н и к о в. Нате, заешьте конфетой!

Н и н а. Не в то горло попало…

Д о н н и к о в. Знаете, давно хочу расспросить вас кой о чем…

Н и н а (лукаво). Может, кой о ком? Неужели и вы на Елену глаз кинули?

Д о н н и к о в. Разве заметно?

Н и н а. Кому, может, и не заметно… (Смеется.) Ох, тихоня, третьего привадила!

Д о н н и к о в. Неужто третьего?

Н и н а. Сама удивляюсь! Ну, Клеман — там дальше самокритики дело не пойдет. А вот Гайдамака…

Д о н н и к о в. Что между ними было?

Н и н а. И не было — так будет. Он мужик настырный, холостой… (С хитрецой.) Да и вы себя законным браком не скомпрометировали. (Внезапно пригорюнившись.) Не то что я, сирота, пятнадцать лет в кабале…

Д о н н и к о в (думая о своем). Никогда бы этого не сказал…

Н и н а (грозит пальцем). На комплименты вы мастер, по Киму знаю. (Помолчав.) Еще в войну взял меня Зольный в окружение… Я тогда в военном санатории официанткой работала. Молоденькая была, хорошенькая. Представляете — учиться заставил, до себя поднял. Чтоб всегда рядом была.

Д о н н и к о в. И правильно сделал.

Н и н а (вздохнув). Он у меня весь правильный… Только официанткой я весело работала, в охотку, а зубным врачом…

Д о н н и к о в. Тошно?

Н и н а. Всю жизнь чужими зубами дышать? Меня поначалу в дурноту кидало, поверите? Сейчас привыкла, да и характеру прибавилось, а все не в радость. На работу, как на принудиловку, хожу.

Д о н н и к о в. Да, это грустно.