Московские каникулы

Е л е н а. Ешь! Станешь сытый, добрый, тогда и поговорить можно будет…

Д о н н и к о в (подозрительно). О чем?

Е л е н а. Ну, о твоей повести, например…

Д о н н и к о в. Скоро я начну о ней думать как о  т в о е й  повести.

Е л е н а. Разве мы с тобой — не одно?

Д о н н и к о в. Мы поженимся, и ты будешь ходить за мной по пятам с чернильницей в руках. Мечта!

Е л е н а. Ах, Валька, почему ты не хочешь говорить со мной серьезно о главном?!

Д о н н и к о в. Мы только и делаем, что говорим…

Е л е н а. Ну хорошо, не буду… Я переслала тебе письмо твоей мамы. Ты получил его?

Д о н н и к о в. Да. Не пойму, зачем она послала его на твой адрес…

Е л е н а. Наверно, чтоб я прочла его…

Д о н н и к о в (обеспокоенно). И ты…

Е л е н а. Я не читаю чужих писем. Тем более — Евгении Аркадьевны.

Д о н н и к о в. Значит, из всех людей она тебе самая чужая?

Е л е н а. Чужие хоть не стараются заставить всех жить по-своему.

Д о н н и к о в. Еще неизвестно, что тяжелей — ее материнская заботливость или твой комсомольский максимализм.

Е л е н а. Это очень умное определение, но не будем ссориться хоть сегодня… (Помолчав.) Что она пишет?

Д о н н и к о в (неохотно). Так, всякую всячину… (Решившись.) Мама прислала мне вызов в Москву. Почему ты не спрашиваешь — зачем?

Е л е н а. Зачем?

Д о н н и к о в. Меня приняли на штатную работу в редакцию одного журнала.

Е л е н а. Какого?

Д о н н и к о в (нервно). Журнал — не бог весть… Но это Москва, я смогу по-настоящему заняться повестью.

Е л е н а. Какой это журнал?

Д о н н и к о в. «Экономическая жизнь»… Мне важно быть в Москве, ближе к литературной среде…

Е л е н а. Ты решил ехать?

Д о н н и к о в. Мы расстанемся всего на несколько месяцев! Летом ты приедешь в Москву. А кончишь институт — и переедешь ко мне навсегда. (Горячо.) Пойми же, Ленка, я не могу так больше!

Е л е н а. Я знаю, работа разъездного корреспондента — трудная работа. Но это  т в о я  работа, тебя на нее послали.

Д о н н и к о в (в раздражении). Послали, послали! Вот кончишь ты институт, распределят тебя куда-нибудь к черту на рога, в Сибирь, в районную больницу! Посмотрим, как  т ы  поступишь!

Е л е н а. Значит, ты решил ехать в Москву?

Д о н н и к о в. Оставь этот тон допроса! Ты любишь меня?

Е л е н а. Люблю.

Д о н н и к о в. Почему же ты хочешь для меня самого трудного?

Е л е н а. Потому что люблю.

Д о н н и к о в. Любила бы — принимала таким, какой есть. А ты… Все время примеряешь меня к кому-то. Почему я должен казаться лучше всех?

Е л е н а. Не казаться — быть.

Д о н н и к о в. Не могу я всю жизнь тянуться, ходить на пальцах, чтоб казаться выше!

Е л е н а. Должен.

Д о н н и к о в. Почему?

Е л е н а. Потому что я люблю тебя.

Д о н н и к о в. Это не любовь! Это… Это инквизиция! Начиталась газет и требуешь, чтобы все вокруг были образцово-показательными героями!

Е л е н а. Десять ребят с нашего курса сейчас на том самом Карельском перешейке…

Д о н н и к о в. О других говорить легко…

Е л е н а. Я подала заявление вместе со всеми. Меня не взяли.

Д о н н и к о в (сбит с тона). Правда? Почему ты мне ничего не сказала?

Елена молчит.

И это ты называешь любовью? Для тебя поза, красивый жест дороже всего нашего будущего! Просто у тебя нет души!

Е л е н а. У тебя она есть? Где-то там, в пятках… В Москву убегаешь, под крылышко матери?! Эх ты, Валька Донников…

Д о н н и к о в (зло). Вот как ты заговорила?! Ну, Ленка, смотри! Когда-нибудь ты пожалеешь об этом! Горько пожалеешь! Только поздно будет! (Хватает с вешалки куртку и ушанку.) Прощай! (Выбегает, хлопнув дверью.)

Елена бросается за ним, но тотчас возвращается. Медленно идет вокруг стола, затем включает репродуктор — громко звучит мажорный военный марш. Елена выключает верхний свет, потом становится на стул у елки и медленно, одну за другой гасит свечи.

З а т е м н е н и е.

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Комната в московской квартире Донниковых. Старинная мебель, гравюры на стенах. Над пианино — большой портрет Валентина. Зимний день. Мать Донникова, Е в г е н и я  А р к а д ь е в н а, хорошо сохранившаяся женщина лет пятидесяти, одетая в строгое черное платье, стоит у окна и смотрит вниз, на улицу.

Звонит телефон.