Москва, 1941

В это время о выдаче муки узнали в Кремле, Пронину позвонил Берия: «“Ты что, выдаешь муку населению?”. – “Да, выдаю”. – “А по чьему распоряжению?”. – “По распоряжению правительства”. – “Как правительства?! Кто тебе дал распоряжение?”. – “Микоян”. – “А… Ну, ладно”. И положил трубку». Через несколько часов Пронина вызвали на заседание ГКО «О муке», впрочем, это было не заседание, а скорее, очная ставка и разбор полетов. Пронин подтвердил, что указание о муке дал Микоян, и тот принял на себя гнев присутствовавших, приводя свои доводы. Странно, что Сталин забыл о собственноручно подписанном постановлении о муке, возможно, Пронин не совсем точно излагает происходившее. Журнал посещений кабинета Сталина не дает однозначного ответа – с 15 по 18 октября записей нет. Пронин появляется только 19 октября (вместе с Микояном), в тот же день он пишет под диктовку Сталина постановление ГКО «О введении в Москве осадного положения».

Столь масштабная продажа продуктов не могла не сказаться на запасах. 26 октября Щербаков сообщил о запасах муки в Москве и Московской области: «По состоянию на 25 октября остаток муки составляет 40 000 тонн, что удовлетворяет потребность по области на 10–11 дней и по Москве на 13 дней. Запасы зерна на 25 октября в Москве – 132 500 тонн, в области – 22 000 тонн, из них 8000 тонн находятся в глубинках, из которых в данное время зерно вывезти трудно». В качестве решения Щербаков предлагал «снизить нормы выдачи хлеба по области: рабочим с 800 гр. до 600 гр., служащим, иждивенцам и детям оставить норму 400 гр. в сутки», в части районов области выдавать вместо муки зерно и перейти на «простой помол» для увеличения мощности мельниц.

Правда, к концу октября мука все равно закончилась. Позднее продажи были возобновлены, но опять вышла неувязка. Зам. председателя исполкома Моссовета – зав. Горторготделом Фадин решил не отоваривать карточки семей военнослужащих, причем это произошло накануне очередной годовщины Октябрьской революции, что было воспринято как «вредительство». Удивительно, как в этой напряженной ситуации усидели на своих постах не только Пронин, но непосредственно занимавшийся этим распределением Фадин.

Этот пуд муки запомнили очень многие москвичи. «В Сокольническом парке около Зеленого театра с ночи собираются тысячные очереди с мешками. Дают муку по пуду на карточку. Люди складываются и берут прямо мешками по 70 кило. Тащат на себе, вымазанные мукой, до трамвая. Идет дождь, и мука на пальто превращается в тесто», – записал в своем дневнике журналист и писатель Николай Константинович Вержбицкий, который, правда, в это время работал плотником в домоуправлении. «Известия» он покинул (возможно, вынужденно) в 1937 году, а на фронт его не брали из-за двусторонней грыжи. По этой же причине он был «отчислен» из дивизии народного ополчения, в которую вступил в начале июля.

Галина Галкина вспоминает: «В помещении какого-то склада на окраине парка Сокольники, вероятно, от мелькомбината, стали продавать по карточкам муку – по одному пуду на человека. Видимо, запасов муки было много, поэтому в последующие дни стали ее просто продавать, без карточек – кто сколько возьмет. Наши родители вместе с нами купили сначала два мешка, потом вечером подсчитали оставшиеся деньги и решили купить еще один мешок. Всю эту муку мы увезли с собой в эвакуацию, и она спасла нас в трудные последующие годы войны».