Москва 1979

Борис взглянул, — кажется, этот снимок он уже видел. Сказал, действительно, мальчик хороший, чем-то похож на отца. Впервые он сам, — помимо воли вырвалось, — произнес слово "отец". Тоня расцвела в улыбке, — с этой улыбкой на лице вдруг появлялось множество незаметных минуту назад морщинок. Борис вспомнил то, чего никогда не вспоминал, о чем не думал: Тоня старше его на девять лет, прежде эта разница была почти незаметна, теперь, когда пыльца молодости облетела, — все вылезло наружу. И еще пришла мысль, что время всеядно. Оно разжует и проглотит без разбора, самые невкусные куски.

— Одно лицо, — фотография мальчика куда-то исчезла, словно Тоня пальцами фокусника снова засунула ее в рукав. — Все говорят: одно лицо, копия. Да, все так говорят. И Маша тоже. Ты помнишь Машу? Ну, мою знакомую, похожую на морскую свинку. Впрочем, — помнишь или нет, — уже не важно. Столько лет прошло, подумать страшно. Вот и сынок подрос. Господи, если бы ты только увидел Васеньку. Он такой послушный… Но нужна мужская рука, мужское слово. Иногда, может быть, даже ремешок. Все деньги принес?

— Пять тысяч. Остальные через неделю.

Он сходил в прихожую, вернулся с деньгами, пятидесяти и сторублевыми банкнотами, набитыми в большой почтовый конверт из плотной бумаги. Антонина разложила деньги на столе, словно пасьянс, несколько раз сосчитала и пересчитала, всплакнула, все убрала в конверт. Но не стерпела, вытащила, еще раз пересчитала. Хотела заплакать, но решила, что это уже лишнее.

— Выпей со мной хоть глоток, — попросил он.

Она поставила стакан себе, а когда поднимала его, чтобы выпить, рука вдруг задрожала, — это было лишь секундная слабость, с которой она справилась. Борис поел, разрумянился, на душе стало легче. Последний раз он появился здесь лет шесть назад, тогда роман с Антониной был уже безнадежен. Она увлеклась моложавым профессором, тот дважды в неделю, вечерами, помогал сочинять кандидатскую диссертацию, а Борис с его неуклюжими ухаживаниями, бесперспективной работой, — милиционер оперативник с небольшим окладом, унылым копеечным существованием от получки до получки, — не вписывался в светлое будущее красавицы, без пяти минут кандидата наук.

Их последний разговор с глазу на глаз состоялся в полутемной прихожей. Он пришел после работы, Тоня выскочила в новом бирюзовом халатике из синтетического шелка, с неохотой впустила, — на лестнице курил сосед из квартиры напротив, такой пожилой дядька с огромными, как локаторы волосатыми ушами. Кажется, он умел слышать сквозь стены, все запоминал, а потом пересказывал жене, жадной до сплетен, а та уж разносила соседям и по двору. От Тони пахло самыми модными французскими духами "Черная магия", американскими сигаретами и сладким кагором.

Не зажигая света в прихожей, она горячо зашептала, что если захотел зайти, — надо заранее позвонить, а не сваливаться, как кирпич на голову, сейчас она занята, и в ближайшие недели ни одной свободной минуты не выпадет, и вообще — их отношения себя изжили, дошли до определенной стадии, до той степени, когда дальше уже нет ничего, — только пустота… Но об этом не сейчас, не сегодня, как-нибудь в другой раз, это будет отдельный трудный разговор.

Он испытал неловкость и смущение, и ушел, решив, что больше никогда не напомнит этой женщине о своем существовании, если нужен, — сама появится. Но все-таки несколько раз малодушно нарушил обещание, позвонил, это были сухие унизительные для мужского достоинства разговоры, которые спустя время казались еще более унизительными. Сейчас он вспоминал Тоню шестилетней давности, ее короткий шелковый халатик на голое тело, небрежно наспех завязанный поясок, — и удивлялся своему теперешнему спокойствию, любовь прошла, сгорела, не оставив ничего, — даже горстки пепла. И не жалко ни той любви, ни расставания с той женщиной, ни Тони, ни себя, — ничего не жалко.

Глава 54

— Помнишь, мы ездили к твоим родственникам в Карелию? — спросил Борис. — Зимой на лыжах катались, а летом на рыбалку, на Онежское озеро, на острова?

— Конечно, я все помню, — слова Тони прозвучали по-особому, многозначительно, хотя кроме рыбалки и лыжного похода помнить было нечего. — Все-все помню.

— На следующий год твои родственники, — тетка с мужем, — переехали в Петрозаводск. Дом остался пустым. Как живет твоя тетка и ее муж?

— Чего с ними сделается… Как и раньше. Муж пьет, тетка на двух работах.

— Их дом, он еще цел, туда можно съездить? Погостить?

— Дом хотели продать, но покупателей нет. Сельсовет предлагал выкупить, но дает сущие копейки. А тетке жалко. Говорит, нет смысла отдавать. А почему ты вдруг сейчас решил туда сорваться? Холодно уже.

— Изредка человеку надо побыть одному. Подумать, посидеть в тишине.