Москва 1979

— Я знаю, где он будет через день-другой, — Чаркина усмехнулась. — Ему захотелось к моей тетке, в Карелию. Он уже у нас, то есть у вас, в кармане.

— Почему ты его выпустила?

— Я ничего не могла сделать, — сказал Чаркина. — Он здоровый как лось. Как я его удержу?

— Я же просил тебя — не пить, — сказал Гончар. — Тварь, просил ведь тебя…

Гончар ударил ее открытой ладонью по лицу слева, а потом справа. Чаркина отлетела к плите, колени подогнулись, она опустилась на пол, села на линолеум. Гончар наклонился левой рукой сгреб ее за воротник, дернул верх и снова ударил. Так больно, что из глаз брызнули слезы, но Чаркина, потерявшая от страха дар речи, даже не посмела пискнуть. Она сидела на полу и хватала воздух широко открытым ртом, она была уверена, что сейчас захлебнется этими слезами и умрет. Одной рукой Гончар вцепился ей в волосы, другой потянул на себя воротник блузки, сжал его, медленно сдавливая горло. Он видел, как Чаркина открыла рот еще шире, выпучила глаза, — но воздуха больше не было.

Лицо порозовело, потом сделалось серым с каким-то странным фиолетовым оттенком. Чаркина высунула язык и тихо захрипела. В кухню вошел оперативник, которого друзья называли дядей Геной, он хотел что-то спросить у Гончара, но смолчал. Встал на пороге, прислонился к косяку и, скрестив руки на груди, стал смотреть на Чаркину. За спиной дяди Гены топтался Стас Лыков. Они молча наблюдали, как на полу, высунув синюшный язык, извивается женщина. Гончар ослабил хватку, Чаркина повалилась на спину, прижала руки в лицу.

— Заберем ее с собой, — сказал Гончар. — Отведите эту сучку в машину.

Глава 55

Дом, где снимал квартиру Игорь Морозов, находился в районе метро Кировская. Пять этажей, постройка начала двадцатого века в стиле ампир, с портиками, капителями и лепниной по фасаду, подъезд, узкий, почти всегда пустой, выходит на две стороны: во двор и в переулок, Первый этаж занимала какая-то городская контора, но она переехала в другое место, — на всем первом этаже, — должен был начаться ремонт. Полгода назад строители завезли на объект доски, подсобные материалы, но дальше дело не пошло. Окна первого этажа оставались темными, под густым слоем пыли.

Борис почти весь день, с утра до первых сумерек, — наблюдал за подъездом из машины, с пятидесяти метров, но ничего примечательного не заметил. Изредка выходили люди, пара мужчин, судя по одежде, конторские служащие, женщина средних лет, старушка в старомодном теплом пальто с каракулевым воротником. Ни самого Морозова, ни людей из его окружения не было видно. Борис ждал терпеливо, зная, что рано или поздно терпение будет вознаграждено, — так всегда выходило. В полдень он переставил машину на другую сторону, дальше от подъезда. Вылез, вытащил сумку, повесил ее на плечо.

Он обошел квартал, побродил по окрестным переулкам. Вскоре оказался перед подъездом со стороны двора, вошел и по лестнице спустился в подвал, дальше не пускала дверь, обитая листовым железом, и навесной замок. Он достал молоток и сбил замок. Включил свет на лестнице, одинокую лампочку на коротком шнуре, спустился на еще один пролет. Подвал был большой и темный, воздух застоявшийся, влажный, дышать тяжело. Борис достал китайский фонарик, посветил на водопроводные трубы, протянувшиеся по всему подвалу на уровне человеческой груди, а потом уходившие в потолок. Трубы местами проржавели, сочились водой. Но вентили и задвижки, кажется, в порядке.

Если перекрыть синий вентиль, весь подъезд останется без холодной воды. Он поднялся наверх, вышел и еще побродил по переулкам. В середине дня он развернул газету с бутербродами, один съел, запивая "Пепси-колой", — к Олимпиаде построили первый в Советском Союзе завод по выпуску этого экзотического американского напитка. Теперь "Пепси" продавалась везде, но брали плохо, из-за высокой цены, тридцать пять копеек за бутылочку.

День выдался коротким и серым, на улице рано зажгли фонари, засветились окна. Снаружи подъезда — лампочка в плафоне матового стекла, в стороне уличный фонарь. Борис вышел из машины, — теперь в сумерках его никто не заметит, — побродил по другой стороне улицы. Он задирал голову, посматривал наверх. Морозов снимал квартиру на последнем пятом этаже, окна всех четырех комнат выходили в переулок, только одно окно, кухонное, во двор. Когда в квартире загорелись два окна, Борис подумал, что ждал не напрасно.

Он спустился в подвал и отключил холодную воду и вернулся в машину. После семи подъехало такси, вылез Олег Пронин, одетый в темную куртку, а за ним две девчонки в коротких плащах и сапогах выше колен, какие не продаются даже в "Березках". Девчонки о чем-то болтали, прыскали смехом. Еще через полчаса на белых "Жигулях" приехали два мужчины средних лет, оставили машину у подъезда и вошли.

Борис прошагал до угла, здесь стоял целый блок телефонных будок, — четыре кабины, но работал только один автомат. Борис набрал номер, но когда сняли трубку он услышал незнакомый баритон:

— Слушаю…