Борис не допив чай, встал и потащился за Галей в темную глубину переулков Марьиной Рощи. Этот район Борис плохо знал, прохожих попадалось немного, фонари не горели. Но Галя уверенно шла вперед, будто бывала здесь много раз. Они прошли вдоль по пыльной улице, изрезанной строительными траншеями, оказались перед серой громадиной старого дома с запыленными окнами, вошли в арку, нырнули в подъезд. Здесь было темно и пахло мышами.
Дверь открыла немолодая женщина в сером платье и светлом фартуке, сразу видно, — прислуга. Она молча пропустила гостей, длинным неосвещенным коридором повела за собой на кухню и пропала. На стенах коридора были беспорядочно развешаны картины в тяжелых золоченых рамах. На кухне живопись тоже присутствовала, какие-то пейзажи в старинном духе и пара натюрмортов, написанных маслом, тоже в золоченых рамах и под стеклом.
Посередине кухни на кресле с прямой высокой спинкой и резными подлокотниками сидел статный плотный мужчина: точеное лицо с тяжелым подбородком, грива седых вьющихся волос и орлиный нос. Он был одет в майку без рукавов и черные сатиновые трусы. Ноги мужчины стояли в эмалированном тазу с водой, перед тазом на коленях согнулась женщина в цветастом халате. Она, бросив быстрый взгляд за спину, на Галю, что-то пробормотала и стала мылить ноги мужа, тереть их губкой.
При виде гостей хозяин не выразил и тени смущения. Бросил взгляд на Бориса, застывшего в дверях, небрежно кивнул головой вместо приветствия. Галя, не терявшая самообладания в любых ситуациях, блуждая взглядом по стенам кухни, по картинам и кухонной мебели, — стала вдохновенно пересказывать прогноз погоды на будущую неделю. Закончив с погодой, она сказала, что Борис принес журнальчик про машинки. Хозяйка на секунду оторвалась от своего занятия, и сказала, что сын сейчас в ванной, пусть Борис отнесет ему журнальчик туда, — третья дверь слева по коридору.
Борис, давно не попадавший в такие ситуации, молча кивнул, — он испытал то же чувство, что в сегодняшнем страшном сне, когда он стоял на трибуне перед огромным залом и не знал, что сказать, — хотелось сквозь землю провалиться. Он прошел по коридору, постучал, потянул латунную ручку двери. Внутри было жарко и душно, словно в турецкой бане. В ванне под слоем пены лежал молодой небритый мужчина, он высунул наружу пенную руку, взял журнальчик, полистал его и положил на табуретку.
— Я скоро выхожу, — сказал мужчина. — У меня большая коллекция машинок. Хочешь взглянуть?
— Спасибо. Как-нибудь в другой раз. Ах, совсем забыл…
Он полез в карман, вытащил красный "мустанг" в коробочке и протянул парню. Тот долго разглядывал машинку, буркнул "спасибо", вытащил ее из коробочки и стал проверять, открываются ли двери. Неловко, пятясь боком, Борис прошмыгнул в коридор, вернулся на прежнее место. Женщина в халате, по-прежнему стоя на коленях, вытирала мужу ноги белым полотенцем. Хозяин дома поднялся, подтянул трусы и, гордо вскинув седую голову, ушел. Женщина последовала за ним, через минуту вернулась, держа в руках скомканную газету. Она поманила Галю пальцем в темный коридор, будто чего-то боялась, дрожащими руками сунула ей сверток, и прошептала на ухо, что в газете пять тысяч рублей. Затем выставила гостей на площадку, захлопнула дверь и загремела цепочкой. Галя нажала кнопку лифта.
— Кажется, сегодня в этой семье помывочный день, — сказал Борис. — Господи, зачем мы сюда притащились…
— Если бы у твоих друзей комсомольцев водились деньги, мы бы пошли к ним.
— Давай хоть пересчитаем, — сказал Борис.
— Не надо, — ответила Галя. — Я им верю.
Они спустились вниз и по пустым полутемным улицам пошли обратной дорогой.
— Что это за мужик, может быть, скажешь? — спросил Борис.
— Директор овощной базы Дзержинского района, Амбарцумян, — золотой человек, — Галя вцепилась в сумочку так, будто ее хотел кто-то вырвать. — Я знаю парня, который меняет доллары один к шести. Ну, если сумма большая. Обычная такса — один к десяти и выше, дешевле десятки вряд ли достанешь.
— Почему я не директор овощной базы…
— У тебя еще все впереди.
— Да, сегодня я увидел цель в жизни. Теперь мне есть к чему стремиться.
Глава 22
Оксану Сергеевну Голуб доставили в следственный изолятор Матросская тишина и двое суток продержали в одиночке. На третий день сестра принесла пакет с носильными вещами и записку, что она очень беспокоится, переживает, но продукты пока передавать не разрешают, — и все. На четвертый день Голуб вызвали на допрос. Посадили в следственный кабинет, вскоре пришел молодой мужчина, поздоровался, сел за письменный стол и стал писать какую-то бумагу. Иногда он отрывался от своего занятия, задавал вопрос и снова долго писал.