Москва 1979

Под люстрой кофейный столик с чашками, бутылками с водой и печеньем в вазочках. В мягком кресле крупный мужчина лет пятидесяти с бритой головой. Он был одет не по погоде, в темный костюм и тяжелые ботинки. У дальней стены на стуле мужчина помоложе, улыбчивый, с приятным лицом, одетый в светлую рубашку и серую ветровку, скрывающую подплечную кобуру. Они поднялась навстречу Борису, пожали руки, Ричард придвинул ближе к столику два стула, расселись. Ричард сказал, что Борис может чувствовать себя свободно, здесь его друзья. Потом слово взял лысый, он представился Фрэнком Фелтоном.

— Как вы уже поняли, наше встреча пройдет в неофициальной обстановке, — Фелтон улыбнулся. — Так и мне легче. Про себя скажу, что с самого начала курировал всю московскую операцию. С того самого момента, когда вы передали сотруднику посольства первое письмо. Вы писали, что хотите работать с нами, ну, пересказывать нет смысла… Предложение было неожиданным, мы немного растерялись. Чертовски трудно было подобраться к этому проекту с подводной лодкой. Были попытки с нашей стороны, но неудачные. И вдруг добыча сама упала с неба. Сначала мы боялись, что это провокация КГБ, — они по этой части мастера. Но дело было настолько важным… Словом, мы решили рискнуть. Тогда я работал в Москве под крышей посольства. Я взял на себя ответственность, но, наверное, сейчас уже неприлично этим хвастаться, приписывать себе какие-то заслуги… Кеннеди говорил, что у победы много отцов, только поражение — сирота. На самом деле, эта победа — ваша. Только ваша.

Фелтон наговорил еще много теплых слов, налил Борису кофе, но потом посмотрел на часы, согнал с лица улыбку, — времени не так много, и перешел к делу. Для начала плохие новости. Те пленки, что Борис передал иностранному туристу, с которым встретился на площади у Никитских ворот возле памятника Тимирязеву, к сожалению были утеряны. Трудно об этом говорить, а искать виноватых — дело неблагодарное, да и ничего этим уже не изменишь, но прятать правду нельзя. Пленки пропали из гостиничного номера, где жил турист. Этот человек был нетрезв, привел сомнительную девицу, а когда проснулся утром, — не нашел денег, носильных вещей и сумки. То ли орудовал вор, то ли эта девица сама постаралась.

Конечно, гостиничный воришка не побежит в КГБ, кассеты с негативами он выбросил в первую же урну. Да и простоя логика говорит, — если бы пленки оказались на Лубянке, туриста арестовали бы без промедления. А он оставался в Москве почти двое суток после происшествия, оттуда нельзя вылететь сразу, надо билет заказывать заранее и ждать рейса до Нью-Йорка. КГБ не дал бы этому человеку спокойно уйти. Доля вероятности, что пленки в конце концов оказались в КГБ, — не велика, скорее — наоборот, но исключить ее нельзя. Если так, — Борис в опасности. Тоненькая ниточка, — а на Лубянке не дураки сидят, — может привести контрразведчиков к правде.

Фелтон сказал, что жизнь научила быстрее верить плохому, чем хорошему. Чертовски жаль, что пропали негативы. Но страшнее другое, — представить, что Бориса задержат чекисты. Выбор должен сделать сам Борис, ему решать: возвращаться назад или остаться здесь. Теперь он стал небедным человеком, кроме того, ему помогут. Сменят имя, подберут приличную работу. Пройдет время, он сможет ходить по улицам без оглядки, будет путешествовать по Америке, возможно, даже за границу. Главное, в этой стране у Бориса есть будущее. С ответом его не торопят, русская делегация будет здесь еще четыре дня, времени хватит, чтобы подумать, все взвесить. Фелтон закончил говорить и посмотрел на часы.

Борис некоторое время сидел молча, потом допил кофе и сказал:

— У меня в России отец, но я не думаю, что его тронут. Главное, — в Москве осталась мои сестра и жена. Женщины, которые мне дороги. Мне обещали вытащить из России больную сестру. Врачи говорят, что надежда есть, на западе эту форму рака лечат. Только нельзя запускать болезнь.

— Но, к сожалению, наши возможности ограничены, — ответил Фелтон. — Мы поможем… Но надо подождать.

Фелтон спросил, запомнил ли Борис что-то из тех чертежей, что были на пропавшей пленке, тут важно все, любая деталь, мелочь. Борис ответил, что фотографировал в спешке, ничего в голове не осталось. Фелтон протянул бумажку с телефоном и попросил запомнить номер, в течение четырех дней надо позвонить и сказать о своем решении. Звонка будут ждать днем и ночью.

Глава 40

Досье на Бориса Зотова росло быстро, секретарь подшивала новые справки, характеристики, сообщения осведомителей, расшифровки телефонных разговоров, но человеческий портрет за бумажками было трудно разглядеть. Чтобы лучше понять этого человека, Гончар вызвал для беседы друга Бориса, некоего Сергея Вадимовича Леонова. Одно время он учился с Борисом в институте, потом судьба развела их, но ненадолго, позже они работали в ЦК ВЛКСМ, буквально в соседних кабинетах, проводили вместе свободное время, выпивали, проще говоря, — дружили.