Москва 1979

Последним вошел в квартиру Гончар, запер дверь с внутренней стороны. Еще попахивало подгорелой яичницей и кофе. Квартира двухкомнатная, не маленькая, но какая-то запущенная, обставленная кое-как, здесь мало семейного уюта. Гончар натянул резиновые перчатки, надел поверх ботинок пластиковые бахилы. В квартире не должно остаться никаких следов пребывания чужих людей. Техники начали обыск от входной двери, пошли в сторону кухни, и дальше по часовой стрелке через коридор к ванне, туалету и комнатам. Они перебирали вещи, делали фотографии. Гончар приказал Лыкову сесть за кухонный стол, и молча сидеть и наблюдать, как работают эксперты криминалисты.

Сам побродил по кухне, блуждая взглядом по сторонам. Пожелтевшие от времени полки, грязная посуда в раковине, посередине прямоугольный стол, несколько стульев и табуреток, окно выходит во двор. На деревянном подоконнике роман Ремарка "Три товарища" в зелено-серой потертой обложке и вчерашний номер газеты "Московский комсомолец", судя по тому, как сложена газета, ее не читали, ей били мух. Тут же на подоконнике увядший цветочек в большом глиняном горшке.

Гончар прошелся коридором, оказался в спальне. Он заглянул в ящики трильяжа. Обычная женская ерунда: полупустые склянки от духов и крема, не распечатанная колода карт, железная коробка из-под конфет с бумажным мусором: старыми квитанциями из ломбарда, стопкой облигаций государственного займа выпуска тысяча девятьсот сорок седьмого года, несколько писем от двоюродной сестры и старых фотографий.

Он сел на неубранную двуспальную кровать, осмотрел и прощупал матрас, перешел к трехстворчатому шкафу, румынскому с продольными и поперечными латунными полосами и запыленным зеркалом в полный рост. Глянул на свое отражение и подумал, что выглядит уставшим, серым, будто запылилось не это зеркало, а его лицо. Он открыл дверцу, выдвинул ящики, осмотрел содержимое. Тут он поднял голову и увидел на шкафу фотоувеличитель, Гончар придвинул ближе стул, залез на него. На этой штуковине не было пыли, кажется, увеличителем пользовались недавно. На шкафу слой пыли, а на фотоувеличителе нет.

Рядом глянцеватель, тоже тщательно протертый. Из бумаг известно, что Борис увлекался фотографией с юности, но занимается ли этим сейчас — ничего не сказано. Гончар сделал пометку в блокноте и перешел в другую комнату, — нечто среднее между гостиной и рабочим кабинетом, мебели много, но вся не новая, из разных гарнитуров, на полу круглый ковер, на стенах картины маслом, фотографии в рамочках под стеклом, две книжные полки.

Берем первую книгу, наугад, что это? Так… Сборник сочинений московских поэтов, библиотечка "Тебе в дорогу, романтик". Смотрим дальше. Другая книга нестандартного размера, твердый переплет, но на ней — ни названия, ни имени автора. Похожа на альбом, но не альбом. Гончар раскрыл книгу, так и есть самиздатовская литература: перепечатанные на тонкой бумаге антисоветские тексты Войновича, Гинсбурга, Синявского. Рядом перепечатка Солженицына, тоже сброшюрованная, прошитая, в твердом переплете, — "Раковый корпус". Одно название чего стоит, ясно, — раковый корпус — это Советский Союз, а его граждане безнадежно больные люди, которым назначено свыше умереть в муках. Вошел Лыков, он засиделся на кухне и жаждал новых впечатлений. Он тоже стал смотреть книги, присвистывая время от времени.

— Знал бы товарищ Шубин, что читает его дочка с зятем, — Лыков листал "Доктора Живаго" Пастернака, изданный в Париже в издательстве "Умка Пресс". — Господи, да он бы просто со стыда умер. Я вот одного не понимаю, товарищ майор, почему государство носится с этими инакомыслящими? Разъяснительные беседы, товарищеские суды по месту жительства… В итоге им за антисоветскую деятельность дают чисто символические сроки — год-другой ссылки или колонии-поселении. Иногда добавляют статью за педерастию, ну, чтобы срок побольше назначили. А они отсидят, снова вернутся. И все идет по новом кругу.

— А ты что предлагаешь?

— Можно вопрос решить быстро. Адреса мы все знаем. В одну ночь всех берем, в течении недели проводим заседания суда. Каждому — лет по десять. А по окончании срока — бессрочная ссылка без права жить в крупнейших городах СССР. Никаких диссидентов больше не будет в помине. А горстка евреев, что собралась Израиль, путь уезжает. Без них воздух чище.

— Не так все просто. Это большая политика, а не просто диссиденты. Ну, посадим их. А что скажут американцы? А вдруг они возьмут и объявят бойкот Олимпиады, к которой мы десять лет готовились. А вдруг перестанут продавать нам важные технологии и оборудование. И целые отрасли экономики встанут. Например, мы не сможем извлечь нефть из пластов глубокого залегания.

— И черт с ней, нефтью. Мы что, без нее прожить не можем?

Гончар приложил палец к губам и заговорил шепотом, чтобы не услышали криминалисты, копавшиеся на кухне.

— Без нефти проживем. Но как быть с родственниками, например, Юрия Владимировича Андропова?

— В смысле? — Лыков закрыл книгу и поставил на полку.