Москва – Багдад

Видел Гордей и серых журавлей — редких по красоте, крупных птиц с черными опереньями на крыльях. Да они Гордею почти по грудь будут, если не выше! А перед взлетом разгоняются как — чудеса да загляденье! Но главное, что они мелких грызунов уничтожают. Этих противных тварей Гордей не любил.

Аисты, белые птицы с черными хвостами, свивающие гнезда на самых верхушках деревьев и кричащие оттуда странными скрипящими звуками, словно это распевали свои песни старые расшатанные ставни, совсем не боялись людей.

— Их на юге черногузами называют, — тихо сказал стоящий сбоку человек, видя, что Гордей на них засмотрелся.

— И можно понять почему!

— Обед готов! — закричали от костра, и Гордей обернулся к Василию Григорьевичу, приглашая взглядом вместе идти за своими порциями еды.

Дарий Глебович в кругу спутников по путешествию не ел, питался в сторонке — вот Гордею с гувернером и приходилось поддерживать его.

Своей дружбой, сплоченностью, равноправием, какой-то теплой человеческой солидарностью эти обеды, устраиваемые совокупно всеми, кто, как и они, сопровождал обоз, увлекали Гордея. Он тогда чувствовал себя частью какой-то спокойной могучей силы, и это было здорово. По дороге они успевали добыть птицу или мелкое животное. Затем останавливались, разводили костер и запекали мясо в костре. Туда же бросали и овощи, например, свеклу или модный картофель, а то и вилки капусты, если случалась. Отдельно в котле варили жидкую кашу с салом — кулеш. О, какое это вкусное блюдо! Ели кулеш ложками, и он служил им вместо супа.

Затем все приготовленное разламывали и разливали по порциям и ели сообща, как первопроходцы. Это был настоящий дух путешествия по необжитым местам! После такой трапезы еда, которую можно было купить в трактирах, казалась помоями.

— Наедайтесь, господа, — бывало, приговаривал кто-нибудь из трапезничающих. — А то ведь в калмыцких местах такой гадостью кормят, что не приведи Бог.

Скифы и миражи

Приключений было много. То дожди их трепали, то ветры. От дождей расплывалась дорога. И тогда обозные принимали решение стоять у обочины и ждать ее высыхания. Трудить тягло в вязкой грязи они не хотели, все-таки живые существа — дети наши, не умеющие говорить. Благо, что весенняя непогода недолгая. Нет, в непогоду, в топь и грязь они не ехали. По всем соображениям выгоднее было переждать немилость богов, вздыхая да сетуя... Впрочем, это-то и было у них всего раз за всю дорогу, так что и жаловаться не пристало.

— Эх, был бы это «фашинник», мы бы не стояли, — вздохнул тогда Дарий Глебович. — Все же «фашинник» гораздо удобнее и надежнее обычной грунтовки.

И почти вслед за ним звоночком отозвался Гордей:

— Что и как ты сказал? «Фашинник»?

— Ну да! Как Столичный тракт. Ты же помнишь поездку в Санкт-Петербург? Как тогда хорошо кони шли, как ровно катилась повозка!

— Помню, — горел нетерпением мальчишка. — Так что это за тракт такой?

— Это? Это, значит, дорога такая, специально сделанная. Столичный тракт строили так называемым фашинным способом. Сначала по всей трассе рыли котлован глубиной метр-два и в него укладывали фашины, связки прутьев, пересыпая слои фашин землей. Когда эти слои достигали уровня поверхности земли, на них поперек дороги укладывался помост из бревен, на который насыпался неглубокий слой песка.

— Как просто... Кто же до этого додумался, отец?

— Скифы, мой друг.

— Скажешь тоже... — засмеялся Гордей и, сдвинув на затылок шапочку, закрывающую голову от солнца, откинулся на спину, опираясь на выставленные назад локти. — Где те скифы и где дороги...

Солнце, пробивающееся сквозь ушедшие дождевые тучи, сеяло на его лицо мягкие лучи, согревая и золотя кожу. Гордей сощурил глаза и поморщился, пытаясь разглядеть картину неба.

— Я не шучу, голубчик, это действительно так, — между тем продолжал Дарий Глебович. — Конечно, дороги скифы не строили. Тут ты прав. Но именно таким способом скифы возводили свои курганы. Только они вместо фашин использовали дерн. Но идея-то — та же. Вот эту идею заприметили русские люди и сообразили, что ее надобно использовать для строительства дорог.

А затем наступала очередь солнышка. Уж оно-то не ленилось — палило на славу, так что даже ветер засыпал и повисал между небом и землей без движения. Тогда еще и духота наступала. Впервые Гордей увидел марево, бегущее к небесам.

— Что это? — спросил у отца. — То, что струится вверх прозрачно-блестящими волнами?

— Далеко ли? — спросил отец. — Не вижу что-то.

— Да вот, почти рядом! — нервничал мальчишка, показывая рукой. — Как-то стеклянно блестит. Столбы такие, движущиеся.

— Беги попробуй. Это не опасно.

Гордей вскочил с воза и побежал, гонялся за «движущимися столбами», нырял в них и только руками разводил, оборачиваясь к отцу. И не понимал, почему тот смеется.

— Это марево, — объяснил отец, когда запыхавшийся Гордей вернулся на телегу. — Природа сего явления кроется в зное. Без ветра разогретые нижние слои воздуха не могут переместиться в прохладное место, поэтому волнами устремляются вверх, к холоду небес.

— Мираж, призрачное видение?