Москва – Багдад

Пока путешественники ехали Кавказским предгорьем, Гордей все поглядывал на стада волов, бегающие вдоль дороги, и вздыхал — что ни говори, а езда на воловьей тяге была более мягкой, чем на конской. И он никак не мог понять, почему им пришлось отказаться от волов. Но что делать — за пределами Черкасского тракта не было организованного их использования. А без смены тягла до места не доедешь, вот и пришлось от волов отказаться.

Если не учитывать всякие нагайские новизны, сопровождавшие караван, дорога в этой части пути характеризовалась своей однообразностью — та же равнина, только по сторонам холмы чуть выше прежних, окоем ближе и выше — создавалось впечатление, будто это не горы вокруг них поднимались, а они медленно въезжали в подземные чащобы из камня. Это был Кавказ, громоздившийся на дальнем горизонте и с каждым днем все больше заглатывающий их в себя.

Гордей, скорее подавленный, чем восхищенный Кавказом, все допытывался, было ли в этих местах так и раньше, ведь его отец бывал уже тут, да?

— Тут бывал, — терпеливо отвечал Дарий Глебович и на протяжении всего пути, практически от Железноводска до Нальчика, комментировал все виденное. Он опять вспоминал свою молодость, знакомство с Пушкиным. — Только тогда тут меньше было того, что служит удобством при перемещениях, все было проще и примитивнее, как в природе. Или мне это кажется...

В один из дней вдали показались более крутые вершины со снежными шапками, серебрящимися на солнце, — они давно миновали станицу Невинномысскую, Пятигорск, Нальчик, Владикавказ и въехали в настоящие кондовые горы.

Пребывание здесь оказалось несравненно труднее всех рассказов о горных условиях. Донимал не только подъем вверх, но и солнце, и пыль, и жар, идущий от раскаленных камней — и все это при отсутствии ветра. Только и радости было, что обилие воды, текущей с гор быстрыми ручьями, в которых можно было как-то охладиться, да то, что в вечерние часы от снежных вершин струились свежесть и прохлада.

Военно-грузинская дорога вела их через Главный Кавказский хребет, соединяющий Владикавказ и Тифлис. Сначала она поднималась по долине Терека, затем, идя по Дарьяльскому ущелью, пересекала Скалистый хребет и выходила в долину еще одной реки, откуда начинался подъем к более высокому перевалу — Крестовому. Это была высшая точка Военно-грузинской дороги, возносящаяся над уровнем моря более чем на две тысячи метров.

На этой дороге в последнее время было произведено много устроительных работ, это было видно даже не специалисту.

— С тех пор, как дорога перешла под надзор Управления путей сообщения России, — рассказывали нашим героям более опытные путешественники по этим местам, когда Дарий Глебович сказал им о своих наблюдениях, — был проведен колоссальный объем работ. Например — видите? — сняты откосы, созданы карнизы, сделаны выемки, проведена отсыпка, возведены плотины и дамбы, для предотвращения обвалов, выстроены подпорные стены и крытые траншеи и многое другое.

— И мосты возведены, — добавил Дарий Глебович. — Да, эта дорога — удивительное инженерное сооружение. И весьма чувствуется, что она эксплуатируется еще не так давно. Ты заметил это, дружок, — обратился он к сыну, на что тот только кивнул. — Кажется, движение экипажей открыто с 1814 года? — повернулся Дарий Глебович к своему собеседнику из каравана.

— Да, — ответил тот. — А с 1827 года устроена экспресс-почта.

На дороге имелись станции, где были помещения для бесплатного ночлега, и, начиная от Владикавказа, Гордей начал их считать, запоминая и записывая названия.

— Как удобно, когда есть ямы... — говорил он отцу, и при этом записывал новые впечатления в свой дорожный дневник, коротая время отдыха.

Тряска на горной дороге мешала писать на ходу. А на равнинной части пути Гордей писал так много, что исписал уже две толстые тетради.

— Вот, отец, будет что рассказать мне своим товарищам по возвращении! Ведь без записей я всего не запомню.

Отец его хвалил за прилежание и рассказывал, как это хорошо, когда человек ведет дневник. Такой человек не только выработает хороший стиль речи, не только многое запомнит, но обязательно на склоне лет напишет воспоминания и оставит потомкам живые свидетельства о минувшей эпохе.

— Так уж и обязательно... — засмеялся Гордей, все это не раз слышавший.

— Напрасно ты смеешься. Тебя душа позовет это сделать. Заметил, что старики любят рассказывать о своей жизни?

— Заметил.

— Это, мой друг, свойство преклонного возраста, веление природы, если хочешь знать. А представь, каким настоятельным станет это веление, если в твоих руках будет богатый дневниковый материал.

— Возможно.

— Да. Ты, мой милый, теперь обязательно еще больше всего о маме вспомни и напиши в дневнике, пока время не ушло. А то ведь скоро забудешь. И обо мне пиши — пригодится. Я тоже не вечный.

Но вот и Крестовый перевал был перейден. Они начали спуск в долину реки Белая Арагви, чтобы затем пойти по правобережью Куры до Тифлиса.