Молодого представителя пролетарской субкультуры, например, сына описанного выше человека Р., сейчас трудно представить у станка на том же предприятии, где работал его отец. В лучшем случае Р. (мл.) будет сидеть за рулем автомобиля одной из расплодившихся в Москве фирм. Окажется, что он так же горяч, несдержан и агрессивен, как и его отец. На улице Р. (мл.) никогда не пропустит пешехода, а будет с риском совершения наезда стараться проехать первым. В дорожном потоке он, вместе с сотнями его собратьев, создает столь характерную для Москвы лихорадочно-напряженную гонку. Р.-младшего часто «накалывают». Поэтому нервы у него никуда не годятся. Уставший и озлобленный, да еще приняв дозу спиртного, он является еще б'oльшим, чем его отец, источником грубых конфликтов, вплоть до явной физической агрессии.
В худшем (для общества) случае молодой пролетарий в зависимости от своих возможностей пополняет ряды охранников или бандитов («бультерьеров», по выражению С. Говорухина). В этой среде агрессия – это не черта характера человека, а вынужденная манера поведения, даже образ жизни. Некоторые из «бультерьеров» выбиваются в люди, становятся респектабельными джентльменами, предпочитающими мирные способы разрешения конфликтов и легальный бизнес (как крестный отец в знаменитом одноименном фильме). Однако б'oльшая часть, будучи многократно «кинутыми», начинают пить, употреблять наркотики и бесславно заканчивают свой путь на криминальном дне.
Справедливо считается, что агрессия как выражение определенного эмоционального состояния является следствием глубоко запрятанных в человеке психологических комплексов, проявлением ущербности и деформированности самосознания. Сильный, уверенный в себе человек, как правило, не агрессивен, а спокоен и снисходителен к слабостям других. Чем больше индивидуум ущербен, обижен жизнью, тем б'oльшие запасы ненависти и агрессивности он таит в своей душе.
В 80-х годах мне пришлось работать в московской наркологической больнице № 17, где лечились от алкоголизма и одновременно трудились на ЗИЛе около 7 тысяч человек. Эти люди были уникальны по количеству накопленной в их душах горечи и ненависти к окружающему миру. Такого рода эмоции проявлялись, в частности, во время групповой психотерапии. Поскольку от психотерапевта не зависело решение их самых насущных вопросов – ускоренной выписки, перевода на более легкие условия труда и пр., – то они во время психотерапевтических сеансов позволяли себе высказываться обо всем откровенно.
Больные алкоголизмом злобно ругали всё и вся. Особенно много отрицательных эмоций вызывало обсуждение бросивших их жен. Доставалось и перестающим заботиться о них родителям, обходящим их стороной друзьям и родственникам.
Новая волна ненависти поднималась тогда, когда речь заходила о работниках милиции и судов, задерживающих наркологических пациентов дома и на улице, заводящих на них уголовные дела и направляющих их на принудительное лечение. Много нелестных слов говорилось об администрации предприятий, увольняющей больных алкоголизмом с работы по статьям КЗОТа. Естественно, ничего хорошего эти пациенты не могли сказать о врачах, лечивших их в больнице, и вообще о порядках в данном лечебном учреждении. «Концлагерь» – было одно из самых мягких определений. Когда больные говорили о неприятных эпизодах своей жизни, их движения становились порывистыми, жесты – утрированными, голос – чрезмерно громким. Они не могли усидеть на месте, краснели, бледнели, покрывались п'oтом.
Насколько агрессивны эти люди вообще, можно было судить по их поведению при посадке в автобусы, отвозящие их на ЗИЛ. За право первыми ворваться в автобус они устраивали побоище, а один раз до смерти затоптали своего же собрата.
Столь же жестокими были стычки между ними в цехах завода, по дороге с завода в больницы, в палатах лечебного учреждения. Иллюзия внешнего порядка создавалась, лишь когда власть в отделении окончательно захватывали выходцы из криминальной среды. Легко себе представить, что могли бы натворить семь тысяч этих наркологических больных под действием алкоголя и наркотиков в случае возникновения городской смуты!