Возвращаясь к ситуации проведения групповой психотерапии, следует отметить, что больные алкоголизмом на сеансах как бы заражались друг от друга отрицательными эмоциями – «индуцировали» один другого. Вполне понятно и их негативное отношение к лечению. Следует отметить, что согласие на пребывание в больнице было вынужденным, так как при отказе их через суд направляли на 1–2 года в лечебно-трудовые профилактории в системе МВД. Во время бесед они не только не высказывали намерения бросить пить, но демонстративно заявляли, что после выписки напьются и лягут прямо у стен больницы (в том, что такие обещания иногда действительно выполняются, можно было убедиться, выйдя за ворота данного учреждения). Правда, после групповой беседы некоторые из больных подходили и по секрету сообщали врачу, что они действительно хотят бросить пить, «завязать», но боятся об этом сказать в присутствии других больных («они ведь заклюют, засмеют меня»).
Индивидуальное знакомство с каждым больным алкоголизмом позволяло убедиться, что в основе чрезмерно повышенной агрессивности лежит чувство ущербности, обиды, попранной справедливости. Готовые наброситься на любого противоречащего им человека, эти люди оказывались беспомощными, беззащитными в ситуациях, в которых нужно было отстаивать свои интересы. Вместо того, чтобы спокойно разрешить встающую перед ними проблему, они возбуждались, пытались применить самый быстрый силовой способ, а потерпев неудачу, напивались, вообще уходя таким образом от решения проблемы. Они были порой беспомощны как дети, не зная ни своих истинных возможностей, ни реальных прав. В результате эти люди теряли семьи, места работы, попадали под суд (обычно за правонарушения против личности). Их везде обманывали и эксплуатировали. Пользуясь жестоким отношением к алкоголикам в то время в обществе, жены или братья (сестры) отбирали у них квартиры, начальники на работе заставляли выполнять невыгодную работу, городские власти использовали их как бесплатную рабочую силу.
В конце концов они, имея московскую прописку, практически поселялись в наркологической больнице. Периоды многомесячного пребывания в ней перемежались короткими выходами на свободу, сопровождающимися, как правило, загулами.
За несколько дней загула больные «спускали» те небольшие деньги, которые им удавалось заработать во время предшествующего лечения в стационаре и работы на ЗИЛе. Ходить строем для приема пищи или просмотра кино казалось для них более подходящим, чем самим приготовить обед или, взяв билет, посетить кинотеатр на воле.
За больницей закреплялись, конечно, только те больные из пролетариев, которые имели прочные навыки к ручному труду и были не слишком деградированными (то есть сниженными в умственном и морально-этическом отношении). На следующем этапе более глубокой деградации эти люди становились бомжами.
Одним из следствий повышенного уровня агрессивности наших граждан является вандализм – бессмысленное уничтожение материальных ценностей в транспорте, на оборудованных остановках, в местах общего пользования. Ю. Мамин в одном из своих фильмов даже использовал демонстрацию акта вандализма (крушение молодым человеком телефонной будки) для показа повседневного быта наших городов.
Представьте себе компанию неустроенных подростков, возвращающихся воскресным вечером из сияющей огнями Москвы в свой темный и неуютный угол Подмосковья. Из окон электрички видны их нарядные сверстники, идущие в сверкающие дискотеки. Дурное настроение накладывается на глубоко спрятанное чувство социальной ущемленности, неполноценности и прорывается в виде акта бессмысленного кромсания ножом обивки сидений. Это не важно, что завтра их же отцы и братья будут ремонтировать вагоны и недобрым словом поминать вандалов. Сейчас они выместили на окружающих предметах свою злобу.
Представители кунцевской субкультуры также по сути своей очень агрессивны, но принятые в этой среде правила приучили их частично сдерживать свои эмоции. Представьте себе такую ситуацию. Ничем не примечательная гражданка Д. приезжает отдыхать на один из курортов и встречает там свою подругу детских лет Г. Они вместе росли в одном из поселков в глубинке России. Г. была обычной хамоватой, неряшливой поселковой девчонкой, воровавшей яблоки, способной при выяснении отношений прибегнуть к помощи ногтей и зубов. Уехав поступать в техникум в областной центр, она после этого в своем поселке не объявлялась.