Москва и Восточная Европа. Советско-югославский конфликт и страны советского блока. 1948–1953 гг.

Очевидно, что время осторожного выжидания и, может быть, известных колебаний Димитрова истекло. 10 мая 1948 г., излагая в письме В. М. Молотову свою позицию в связи с обращением ЦК ВКП(б) к КПЮ от 4 мая, он уже выразил восхищение «прекрасным сталинским документом», призванным помочь югославским коммунистам «выйти из состояния безысходности, в которое их вовлекли самолюбивые, болезненно амбициозные и легкомысленные руководители». Одобрив предложение советской стороны обсудить положение в КПЮ на ближайшем заседании Информбюро, Димитров признал «исключительную» пользу этой акции и для других компартий, в том числе для БРП(к). А предположив возможную негативную реакцию югославских руководителей («уклонятся от участия в заседании или затянут его созыв»), болгарский руководитель, со своей стороны, предложил ознакомить актив КПЮ с содержанием советского письма, а может быть, и «раскритиковать позицию КПЮ в печати»[208]. Но за внешне вполне определенной позицией Димитрова скрывалась, по свидетельству Ганчовского, «большая личная драма», которую он переживал в тот момент и которая «отразилась на нем очень плохо»[209]. Некоторые исследователи считают, что Димитров, вероятно, испытывая сомнения в правильности своих действий, пытался хоть как-то выразить моральную поддержку Тито. И находят тому зримые подтверждения. Например, под таким углом зрения рассматривают нарушение Димитровым установленного дипломатического протокола во время подписания Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи в Праге: положенному строгому черному болгарский руководитель предпочел белый костюм (любимый цвет Тито)[210]. Или поздравительную телеграмму с «братским приветом и наилучшими пожеланиями» и подарок, переданный югославскому лидеру 25 мая по случаю его дня рождения. Кстати, Димитров оказался единственным из руководителей стран «социалистического лагеря», кто осмелился на такой шаг.

Летом 1948 г. Болгария, как и другие страны «социалистического лагеря», включилась в кампанию «коминформизации» конфликта. В июне на втором, бухарестском, совещании «международного центра координации» представители БРП(к) внесли свою лепту в этот процесс. Отмечая выступление болгарского делегата Трайчо Костова, А. А. Жданов сообщал в Москву Сталину, что его доклад представляет «особый интерес», ввиду чего полный текст будет направлен в Москву самолетом[211]. Доклад Костова, опиравшийся на установки Информбюро, сформулированные на первом совещании 1947 г., содержал признание таких серьезных ошибок при проведении в жизнь «в целом правильного политического курса БРП(к)», как недооценка неизбежности обострения классовой борьбы, иллюзии по поводу возможности смягчения этой борьбы в условиях Болгарии, неясности в определении перспектив продвижения к социализму, ставка на «патриотически настроенных промышленников и торговцев», якобы способных сочетать собственные интересы с интересами рабочего класса и государства, и пр. Костов критиковал идею гармоничного сосуществования государственного, кооперативного и частного секторов в экономике, а также былые заявления болгарского руководства об отсутствии в стране антагонистических противоречий между рабочими и крестьянами. Новые установки фактически ревизовали идею народной демократии как отличной от советской формы перехода к социализму, отражали ориентацию на сталинскую позицию в отношении характера и темпов развития революционного процесса в странах «социалистического лагеря», но вместе с тем противоречили подходам Г. Димитрова – искреннего протагониста тактики национального фронта и особых, специфических, путей отдельных стран к новому общественному строю. По определению крупного болгарского исследователя акад. Мито Исусова, Костов «повернулся спиной» к тому новому, что сформулировал Димитров в вопросе революционной трансформации буржуазного общества[212]. (Добавим – и к тем, несомненно, творческим установкам, в разработке которых непосредственное участие принимал сам Костов: ему, в частности, принадлежало основное авторство концепции новой экономической политики партии, сочетавшей интересы различных классов и слоев болгарского общества и утвержденной ЦК партии осенью 1945 г.). Но было и еще одно важное обстоятельство, имевшее для Москвы с учетом главной задачи совещания, куда большее значение. Как можно было понять из шифртелеграммы Жданова, «особый интерес» придавали докладу Костова якобы вскрытые им «действительные попытки югославов прибрать Болгарию к рукам»[213]. По всей вероятности, имелось в виду не только детальное изложение болгарским представителем весьма болезненного для обеих сторон македонского вопроса[214], но и прозвучавшее утверждение, что югославы через федерацию при неравноправном участии Болгарии стремились превратить свою страну в «гегемона на Балканах против СССР»[215]. В Москве доклад Костова вызвал положительный отклик.