Москва и Восточная Европа. Советско-югославский конфликт и страны советского блока. 1948–1953 гг.

Вернувшись из Москвы, Димитров довел столь важные новости до своего ближайшего окружения. 25 марта 1948 г. он отметил в своем дневнике: «Ознакомил Вылко [Червенкова], Югова, Чанкова с документом о заседании югосл[авского] ЦК (троцкистские и антисоветские заявления)»[197]. А после получения болгарами письма ЦК ВКП(б) от 27 марта, адресованного югославскому руководству, Димитров, подчеркнув в разговоре со своим секретарем Неделчо Ганчовским самомнение югославов, зазнайство и головокружение от успехов, заметил: «Критика правильная. Они должны исправиться»[198]. Казалось бы, оценки даны, точки над «i» расставлены… Однако сказать с полной определенностью, каким на самом деле было в тот момент отношение болгарского лидера к столь неожиданно возникшему югославскому «вопросу», трудно. Некоторые факты указывают скорее на то, что он был в числе тех руководителей стран «социалистического лагеря» (Владислав Гомулка, Георге Георгиу-Деж, Клемент Готвальд), которые скептически отнеслись к обвинениям Москвы в адрес югославов, не склонны были принимать их за чистую монету и уж во всяком случае не спешили выражать свое отношение. Хотя Политбюро ЦК БРП(к) солидаризировалось с советской позицией, приняв 6 апреля 1948 г. соответствующее решение, болгарские руководители не сразу сообщили об этом советским «друзьям». Известно, что резолюция Политбюро ЦК БРП(к) с осуждением югославов была направлена в Москву только 18 апреля, после того как это сделало руководство венгерской компартии[199]. При этом из записи в дневнике Димитрова следует, что работа над текстом продолжалась до последнего: в день отправки письма на вечернем заседании Политбюро его члены всё еще «редактировали… решение по письму ЦК ВКП(б)» югославскому руководству[200]. Раньше, накануне визита Димитрова в Прагу для подписания болгаро-чехословацкого договора о дружбе и взаимной помощи, он выразил желание встретиться в Белграде с кем-либо из югославских первых лиц при возвращении из чехословацкой столицы. По всей вероятности, болгарский руководитель, условливаясь о встрече, хотел получить информацию из первых рук, выслушать объяснения югославов. Но планы изменились, и встреча состоялась уже на пути в Прагу, 18 апреля, на белградском вокзале и была по-деловому короткой: М. Джилас вспоминал, что разговор длился всего 15 минут, а сопровождавший Димитрова посол Чехословакии в Софии Ф. Кубка в своем дневнике указал, что встреча продолжалась полчаса[201]. Сам Димитров в дневнике 18 апреля кратко отметил: «Джилас и Симич посет[или] нас в поезде»[202]. Предельная лаконичность и по сути безликость этой записи наводят на определенные размышления. Скорее всего, они свидетельствуют об осторожности Димитрова и нежелании в этом случае, в отличие от многих других, довериться своему дневнику. Ведь по свидетельству Джиласа, многократно приводимому в работах историков, болгарский руководитель в разговоре с глазу на глаз якобы выразил югославам поддержку, пожелал им «держаться», «быть твердыми»[203]. Кстати, позднее эта история получила продолжение, о чем будет сказано ниже.

Тогда же Димитров попросил Джиласа устроить ему личную встречу с Тито на обратном пути из Праги. Как сообщил 21 апреля 1948 г. помощник министра иностранных дел Югославии А. Беблер послу А. И. Лаврентьеву, Димитров планировал остановиться в Белграде на один-два дня для обсуждения вопроса о болгаро-югославской федерации[204]. Понятно, однако, что главной темой бесед неминуемо оказалась бы возникшая напряженность в отношениях Москвы и Белграда.27 апреля в разговоре с Лаврентьевым болгарский посол в Белграде Пело Пеловский сетовал, что «по неизвестной ему причине» (здесь и далее курсив мой. – Т. В.) Димитров «изменил свое первоначальное решение», в связи с чем МИД Югославии выражал недовольство[205]. Источниками, однако, не подтверждается инициирующая роль Димитрова при отмене встречи. Да и позиция югославского внешнеполитического ведомства в передаче Пеловского выглядит странно. Сомнительно, чтобы МИД не знал об отправленной 25 апреля Тито телеграмме в Прагу, где всё еще находился Димитров. Сообщая о получении югославами болгарской резолюции, адресованной ЦК ВКП(б), Тито был категоричен: «Содержание этой резолюции настолько вредно не только для нашей партии, но и для нашей страны, что я считаю невозможными какие-либо переговоры в Белграде»[206].

Политбюро ЦК БРП(к), однако, не оставило надежды «образумить» югославов и решением от 6 мая 1948 г. поручило Димитрову обратиться к Тито с личным письмом, указать на «опасный путь, по которому пошло руководство КПЮ»[207]. Но быстро менявшаяся обстановка помешала выполнению этого «поручения».