Москва-Лондон

Петрунька осторожно вылез из своего укрытия и осмотрелся, напрягая зрение избитых глаз и стоя на четвереньках, словно молодой волчонок

на первой охоте...

Вокруг стога, шагах в тридцати от него, расположились землянки с низкими треугольными деревянными входами и с дверями, больше похожими на прикрытия лазов. Из всех землянок торчали невысокие трубы печей, но ни одна из них сейчас не топилась, и трубы постепенно заваливались снегом...

Так вот оно какое — становище лесных разбойников!

Словно звери, зарылись в землю!..

Не звери — дьяволы!..

Звери такое не творят...

Дьяволы!.. Дьяволы!..

Все двери землянок были приоткрыты, а входы-лазы завалены сеном.

Петрунька, согнувшись, бросился к одному из этих дьявольских жилищ и распластался возле самого лаза, затаив дыхание и весь уйдя в слух.

Вдруг он услышал какое-то прерывистое рычание...

— Медведь! — прошептал он сам себе...

Он еще сильнее вжался в снег, затрепетав всем своим телом.

Рычание, только слабее первого, повторилось снова.

Нет, на медведя не похоже...

Петрунька осторожно встал на четвереньки и прижался ухом к сену.

Вдруг он вскочил на ноги и скорее всего засмеялся бы, если бы не острая боль, пронзившая все лицо...

— Храпят... станичники... дьяволы... — снова самому себе прошептал Петрунька.

А вот другая землянка... еще... еще... еще...

Ого — сколько их тут... дьяволов проклятых...

Храпят...

Возле одного из лазов он вновь упал на снег — оттуда явственно доносились обрывки человеческого разговора:

— Не брыкайся... корова... от меня не отобьешься... сама пластайся,

не то придушу... Всем стадом нашим мять тебя снова будем... покуда телка твоя тут не объявится... Ну!.. То-то же...

Петрунька все-таки слегка усмехнулся — ишь ты... корова... телка... скотий двор у них там, что ли... а то — мужик с бабою возится... знамо дело...

не маленькие, чай... не титешные ужо вовсе-то... наслышаны, поди ж ты...

Ах, если бы он знал, кто был этот мужик и с какой бабою он возился!..

Он обежал все лазы!

Трижды прислушивался у того, где мучилась «корова». Какая-то не осознанная еще сила неодолимо тянула его именно к этой землянке...

Но отовсюду доносился однообразный могучий, заливистый и с при-

свистом подземный звериный храп...

Петрунька присел на корточки у притухшего костра и протянул озябшие руки к ленивому и неяркому огню.

Огонь...

А геенна ведь тоже бывает огненная...

Геенна... огненная...

Батюшка Никодим рассказывал про Библию... и про эту... геенну...

А это кто — геенна?..

Вроде — гнев Божий... люди сказывают...

Кажись, грешников великих — в эту самую геенну огненну...

Ишь, как ладно все складывается — ведь станичники-то эти, дьяволы сущие, и есть грешники самые великие!..

Стало быть, — в огонь... в эту самую геенну огненну!.. извергов сих...

дьяволов... окаянных...

В огонь их!

Петрунька несколько раз обежал затухающий костер и вдруг явственно, словно наитие свыше, понял, что следует сейчас делать...

Только у того лаза, откуда он однажды услышал некий голос, похожий на человеческий, Петрунька еще раз прислушался — долго и тревожно. Но там, как и всюду, царствовал храп...

Петрунька выпрямился и пристально осмотрел входы во все землянки.

Хорошо — сено плотно закупоривало их!

Теперь — геенна огненная!..

Теперь — дымящимися рукавицами горящие и искрящиеся головешки подкладываются под сухое сено...

Последняя — в стог!

Петрунька вскочил в сани, изо всей силы хлестнул лошадь кнутом и с головою зарылся в сено...

Глава III

— Но-но, кобылишши, смирно у меня! И не орать... ухи от вас ломит... Не то в миг единый юбки-то на головах ваших глупых повяжем да рядышком

с матерью и начнем снег топить — из девок баб робить... Живо на мешки залазьте! Ну! Ай кнутом подсобить?

— Куды ж нам? — прохрипела сквозь всхлипывания Манька. — Руки-ноги ить повязаны...

— Тьфу... черт... и то... — Изот злобно выругался и, громко кряхтя, затолк-нул девушек в сани, прямо на рогожные мешки с мороженой рыбой и мясом. — Удумал воевода возню... мать его... Но-о-о — пошел!

Лошадь, задорно пофыркивая, весело, но не торопко бежала по давно наезженной лесной дороге, часто и круто вилявшей между деревьями.

— И нас... вот эдак-то... как матушку мою... — захлебываясь от слез, шептала Ольга.

— А то... Уж не пожалеют... тати сатанинские... нехристи проклятые... загубят нас... осквернят всем стадом своим богомерзким... воры... дьяволы... — вторила ей Манька.

— Глотку... глотку перегрызу... первому... убьют меня... вот и сойдусь на том свете... с тятенькою да с матушкою...

— И я прежде загрызу... задушу татей! Сильная я, сама ведаешь... На тот свет прихвачу с собою не одного этого вора... дьявола...

Вдруг стало заметно светлее — выехали на неширокое поле. С левого его края — густой кустарник, перемежающийся с невысокими буграми.

Манька вся встрепенулась. Глаза ее мгновенно высохли и вспыхнули лихорадочным огнем...

— Погоди... Помолчи...— едва слышно прошептала она. — Авось... Эй, дяденька! Чуешь, что ли? Ай подох в одночасье, нечистая сила?

— А-а-а... — встрепенулся давно дремавший Изот. — Чего орешь-то?

— Останови, Христа ради, дяденька... — сморщившись, словно от не-