Москва-Лондон

стерпимой боли, заскулила Манька, — останови-и-и...

— Это еще с чего бы? — вызверился на Маньку Изот.

— Животом... животом скорбная я... Отпусти побыстрее за бугорок... ой, ой... живей... не удержу...

— Ништо, дуреха... До становища нашего уж и рукою подать... Там и того... а путем-дорогою терпи, скорбная...

— Уж и невтерпеж, дяденька... помилосердствуй... ради Бога... Отслужу небось... чего уж теперича... в веригах-то...

— М-м-м... И то... Моею бабою теперича будешь, чего уж сейчас казнить. Ладно... Ан коли не по нраву мне придешься — брошу на потеху всему товариществу нашему! Так-то вот... бабонька... Ну, ступай...

— Так я же вся повязанная... Ах, Господи... не дай помереть до сроку...

Изот неторопливо и неуклюже слез с саней и поставил Маньку на ноги.

— Ой, скорее, дяденька!.. — заверещала Манька. — Не удержу-у-у...

— Ишь как ее... Баба — она и есть баба... чертово семя... — Говоря это, Изот вытащил из высокого валенка большой нож и разрезал им веревки на руках и ногах Маньки. — Беги... скорбная... Ужо скоро лечить тебя стану по-своему... Вылечу, Бог даст, не первой бабе лекарем выхожу... хм... есть еще покуда чем лечить вашу сестру... Бог не обидел богачеством сим... — Он уселся рядом с Ольгою и впился в ее лицо своими шальными и темными, как ночь, глазами. — А ты ничего себе, дворяночка, хороша, слов нету... Ужо славно пританцует тебя наш воевода нынешней ноченькою, ой славно! Он у нас по этому делу Господа Бога за пояс заткнет — бабы из-под него только что сами в гроб не ложатся, вот силища какая в него вложена!.. Так что, ягодка-дворяночка, перетерпишь ноченьку нынешнюю, осилишь воеводу нашего, тогда поутру обещал он всему нашему товариществу тебя подарить. Ну, трех десятков мужиков ты уж вряд ли перетерпишь... эка незадача... Ан мне-то чего-нибудь от щедрот телесных твоих все же достанется — куда как не последним я середь товарищей своих буду... То-то... Все вы, бабы, на то лишь Господом Богом и сляпаны, чтоб мужикам утехою быть... Ну, чего

ревешь, слезами воду жгешь? И где вы, бабы, столь воды в глаза набираете? Эй, скорбная, жива ль ты еще тама?

— Ой, худо мне... вовсе пропадаю... — послышался из-за кустов и бугров мученический голос Маньки. — Помоги... дяденька... на снегу голышом сижу... не поднимусь никак...

— Ишь ты... — хмуро усмехнулся Изот и пожал плечами. — Какой я в энтих делах помощник... В чем ином бабу разутешить, тут мне подмога Господа Бога без надобности... покуда... Ну, чего там у тебя приключилося? Еж поперек кишки встал?..

Так, ворча и поругиваясь, Изот пробирался по глубокому и рыхлому снегу к кустарнику, перед которым возвышались сразу несколько довольно высоких заснеженных бугров.

«Господи, чего задумала подруженька? — с тревогой думала Ольга, глядя, как большой, широкоплечий, сильный в руках и во всем теле мужик, тяжело продираясь сквозь снежную марь, медленно, но верно приближается к тому месту, откуда слышался зов Маньки о помощи. — Чего она придумала, отчаянная? Господи, помоги ей!..»

Между тем Изот, тяжело, громко и сердито отдуваясь, подошел к одному из бугров, но не успел исчезнуть за ним, как Манька дикой рысью на-

бросилась на завязшего в глубоком снегу мужика и большим плоским камнем со страшной силой буквально размозжила ему лицо! Изот дико взвыл

и схватился обеими руками за разбитое лицо, но следующий удар тем же камнем по оголившейся голове свалил его без единого звука в снег. Манька в бешенстве колотила Изота по голове и лицу своим страшным орудием,

не замечая, что уже раздробила череп разбойника, а его кровь залила все вокруг...

Ольга окаменела от ужаса. Ее сознание прежде всего зафиксировало саму эту сцену чудовищного убийства Изота, вовсе не связав ее с неописуемой радостью избавления от собственных страданий, непереносимых унижений и неминуемой смерти, предстоявших ей в противном случае...

Манька между тем резко выпрямилась над трупом Изота, плюнула на него и, высоко над своей головой подняв окровавленный камень, с силой бросила его на жертву своей безумной ярости!..

Когда она подошла к саням, Ольга в ужасе зажмурилась и закусила губы.

— Ты чего, Оленька? — услышала она ликующий голос Маньки.

— Ты... — едва простонала Ольга.

— Что — я?

— Убила... его?..

— Насмерть! В аду уже черти его жарят! Всех бы эдак-то! Погоди малость — всех остальных достанем да шкуры с их живьем стащим! Али не рада избавлению?

Ольга разомкнула губы и слабо улыбнулась, не открывая глаз.

— Утрись... Манечка... — прошептала она. — Страхолюдна уж больно...

— И то... Кровищи своей поганой нахлестал на меня, кнур вонючий... Ишь — весь тулуп изгадил, сатана... И морда, поди, тоже заляпана пакостью этой?

— Угу... Ступай, милая...

Отойдя на несколько шагов от саней, Манька скинула с себя тулуп

и занялась его чисткой. Когда с этим было покончено, она принялась очищать снегом лицо и даже голову, фыркая от удовольствия... Наконец,

мокрая и счастливая, подошла к саням и заключила Ольгу в свои железные объятия.