Москва монументальная. Высотки и городская жизнь в эпоху сталинизма

Если бы в 1954 году Хрущев не вмешался непосредственно в градостроительные дела, то, возможно, Совещание строителей прошло бы, как обычно, по заранее подготовленному сценарию. На протяжении недель, предшествовавших этому мероприятию, ораторы писали и редактировали тексты будущих докладов, репетировали свои реплики перед коллегами, которые собирались за закрытыми дверями и, готовясь к официальным выступлениям, заранее обменивались в узком кругу мнениями и критическими замечаниями. Восемнадцатого ноября 1954 года собралась группа архитекторов, чтобы прослушать предварительный доклад Михаила Посохина – главного архитектора небоскреба на площади Восстания. В ходе этой привычной процедуры Посохин выслушал ожидаемые возражения коллег. Мордвинов отметил, что в тексте выступления недостает «самокритики»[848]. Но если к критике со стороны коллег советские архитекторы привыкли, то яростный разнос, который устроил им на Совещании строителей глава государства, застал их врасплох. Хрущев приберег свое выступление на последний день совещания, но отдельные реплики он вставлял и раньше. Сидя в зале, Хрущев перебивал ораторов во время разных заседаний[849]. Это зрелище – лица архитекторов-тяжеловесов, застывавшие от изумления с раскрытыми ртами, – наверняка очень тревожило одних и забавляло других собравшихся в зале.

На второй день Совещания строителей Георгий Градов произвел первый залп, ознаменовавший начало битвы Хрущева с главными архитекторами Сталина. Поднявшись на трибуну, Градов выступил с привычными жалобами: стал критиковать Академию архитектуры за то, что она не выполняет партийные наказы, а решает исключительно «художественно-декоративные задачи». Однако на сей раз слова Градова не пропали втуне: в ответ из зала раздался чей-то зычный голос. Это Хрущев громко и энергично поддержал оратора. И они, словно по нотам, разыграли диалог, целью которого было прижать к ногтю всех тех, кто расплодил архитектурные «излишества». «Там, где вы работаете, есть люди, – сказал Хрущев, перебив Градова. – Так расскажите нам, кто против чего выступает, расскажите нам ваши секреты (оживление в зале)»[850]. «Товарищи, – продолжал Градов, – секреты, о которых говорит Никита Сергеевич, если их можно назвать секретами, заключаются в том, что одна часть АА СССР, и не только Академии, но и Союза советских архитекторов, стоит на той точке зрения, что в основе архитектуры должна лежать не чистая эстетика, а прежде всего забота о материально-техническом содержании архитектуры»[851]. Однако для другой части типично «понимание архитектуры прежде всего как художественного искусства»[852]. По словам Градова, второй подход к архитектуре взял верх и господствовал слишком долго.

Хрущев напирал: «Кто же такую точку зрения возглавляет?» Градов не мешкал с ответом: Аркадий Мордвинов. «„Архитектура – это искусство“, – подчеркивает в своей книге товарищ Мордвинов», – процитировал он. Мордвинов наделял памятники и монументальное зодчество большей значимостью, чем промышленное и сельскохозяйственное строительство, заявлял Градов. Но не он один виновник создавшегося положения. Историк и теоретик архитектуры Иван Маца, по замечанию Градова, тоже внес свой вклад в принижение значения массового строительства. Например, Маца говорил, что «между „высокой архитектурой“ и „простым“ (массовым) строительством существует такая же разница, как между человеком и обезьяной»[853]. На сей раз в зале раздался смех, но Градову было не до улыбок. «Товарищи, это не случайные фразы, и я бы не стал занимать ваше внимание ими, если бы они не оказывали серьезного отрицательного влияния на нашу архитектуру», – строго осадил он слушателей[854].

Градов продолжил приводить примеры – отчасти отвечая на вопросы, которые подбрасывал ему Хрущев, отчасти же потому, что из этих примеров, собственно, и состоял подготовленный им доклад. Далее он обратился к той печальной участи, которая постигла партийное учение, когда оно попало в руки советских архитектурных эстетов. По мнению Градова, Институт истории и теории Академии архитектуры СССР весьма своеобразно «приспособил к архитектуре основной экономический закон социализма». Оставив материальные потребности в стороне, институт действовал, исходя из принципа: «Советская архитектура… решает свои задачи в целях максимального удовлетворения постоянно растущих эстетических потребностей всего народа…»[855] Тут в зале снова раздался смех, хотя в глазах Градова такое эстетическое поползновение на священное революционное учение было кощунством.