Москва - столица

Итак, оформил доверенность и дал заемное письмо другому своему соседу по имению и ближайшему приятелю Калугина Антонову. Купил в рядах и отправил вперед в Воронеж повозку. Объехал несколько домов с прощальными визитами. Записался в книге отъезжающих у полицейского офицера. Выкупил заложенные часы. После всех хлопот вернулся в Чертаново и долго растирался на ночь мазями, жалуясь на ломоту и стеснение в груди. Из донесения того же сыщика Яковлева следовало, что 27 февраля он «рано разбудил человека Андрея проводить себя на двор для телесной нужды, куда и пошли; а как он стал испражняться и в виду того человека упал и умер». На постоялом дворе остался один Калугин.

Дальше все пошло установленным порядком. Полицейский протокол. Вскрытие. Заключение уездного лекаря Корецкого: смерть произошла «от сильного апоплексического удара, коему споспешествовали сырое тела его сложение, преклонные лета и какое-нибудь сильное волнение». Мысль о сильном волнении вряд ли сама пришла в голову лекарю. Калугин должен был при всех обстоятельствах позаботиться о собственной безопасности.

Единственный свидетель! 28 февраля ему придется давать Земскому суду показания об обстоятельствах смерти. Никаких особых обстоятельств приведено не было. Конечно, никакого насилия. Никакой карточной игры. Слова Калугина во всех мелочах совпали с рассказом времевского человека Андрея. Сомнений в естественности наступившей смерти не возникало. Но — Калугин должен был дать подписку о невыезде: оставались невыясненными некоторые имущественные вопросы. Количество денег, найденных у покойного, не совпадало с тем, которым Времев должен был располагать. Разница составляла не менее 1600 рублей.

* * *

И вовеки надо мною
Не сольется, как поднесь,
Небо светлое с землею...
Там не будет вечно здесь.
«Воспоминание

».Музыка А.А. Алябьева, стихи В.А. Жуковского

Недостающие деньги помешать погребению, само собой разумеется, не могли. 3 марта в Симоновом монастыре тело Тимофея Времева было предано земле. 5 марта С.А. Калугин подал записку в канцелярию военного генерал-губернатора. В записке участники обеда у Алябьева Шатилов, Давыдов и Глебов обвинялись вместе с хозяином в крупной и непорядочной игре и драке, приведшей к смерти обыгранного ими на сто тысяч рублей и отказавшегося расплачиваться Времева.

Подробности? Казалось, чего проще. Государственный исторический архив Московской области, фонд Московского военного генерал-губернатора, опись 4, связка 449 и под № 2602 «Дело о произведении следствия о внезапной смерти коллежского советника Времева». Только записки Калугина в нем не было. Ее не существовало нигде. Сохранились свидетельства, что она не имела ни числа, ни подписи доносителя. И что в скором времени была изъята из дела, которое — будучи раз начато — продолжалось без нее.

Объяснения Калугина по поводу исчезнувших времевских денег носили достаточно невразумительный характер. Калугин не мог отрицать, что они так или иначе связаны с ним. Часть была якобы передана самим Времевым Антонову, другую, по его поручению, передал тому же Антонову Калугин. Круг замкнулся. Доноситель и единственный свидетель в одном лице поддержали друг друга. Впрочем, не только в этом.

Утверждения Калугина целиком опирались на свидетельства одного Антонова. Другое доказательство — письмо Времева Антонову с фразой о «великой неприятности», случившейся «вчерашним днем». Правда, «неприятность» не была раскрыта. Правда и то, что «вчерашний день» приходился на 25-е: на письме стояли даты, проставленные рукой отправителя и получателя, — 26 февраля.

Много сложнее обстояло дело с почерком. Времевское письмо — Калугин принужден признаться — было написано «под диктовку» им самим. Времев ограничился тем, что его подписал. Но в «Деле о скоропостижной смерти коллежского советника Времева» под № 206 первой описи фонда Государственного совета по департаменту гражданских и духовных дел на листе 98-м безоговорочно утверждается несходство подписи в письме с подлинной рукой Времева. Варвара Александровна Шатилова-Алябьева была права: «Подпись руки Времева, сличенная в Правительствующем Сенате с прочими его письмами, оказалась несходной. На таковом подозрительном акте сооружено обвинение четырех семейств единственно в том намерении, чтобы прикрыть неосновательные донесения начальников губернии».

Оснований для возбуждения дела по меньшей мере недостаточно. И тем не менее события начинают развиваться с ошеломляющей стремительностью. Через четыре дня после подачи записки Калугин дает объяснения гражданскому губернатору Г.М. Безобразову. Еще день, и 11 марта обер-полицмейстер Шульгин 1-й обратится к московскому митрополиту Филарету за разрешением на эксгумацию тела, и властный, суровый Филарет незамедлительно просимое разрешение дает. Почему?