Читаем Москва - столица полностью

Несмотря на присутствие на алябьевском обеде нескольких человек, несмотря на то, что банкометом, но и лицом, выигравшим огромную сумму, был Глебов, несмотря на то, что даже в изложении Калугина игра ничего не принесла Алябьеву, мнимое убийство связывалось только с ним одним. Но и после того, как обвинение в убийстве было снято, смягчение наказания допускалось в отношении всех, кроме него. А великолепно отлаженная полицейская машина продолжала производить и поддерживать самые нелепые слухи, от которых Алябьеву не удастся уйти до конца своих дней.

Небольшая подробность: записку принимает у Калугина чиновник особых поручений Ф.М. Тургенев, а составляет по ней донесение Д.В. Голицыну его адъютант П.П. Новосильцев. Таков порядок? Ничего подобного. Сообщение Новосильцева носит по существу частный характер. Он всегда в курсе всех поступков, но и настроений князя, умеет их угадать, а то и подсказать.

А если все-таки предположить вмешательство с его помощью III Отделения? Дело Алябьева в подведомственных шефу жандармов фондах, конечно же, существовало — «О лицах, прикосновенных к делу об обыгрании в Москве в карты и убиении коллежского советника Времева» под № 45 первой описи за 1826 г. Обстоятельства составления новосильцевского донесения — именно его! — подробно зафиксированы. Бенкендорфу понятны все внутренние пружины дела, в том числе и порожденные личными конфликтами нарушения закона.

«Самое начало оного, по мнению публики, — напишет он, — послужило к сугубому вреду прикосновенных к оному лицам по существу существовавшей будто бы в то время ссоры между губернатором Безобразовым и бывшим обер-полицмейстером Шульгиным, который после следствия, произведенного губернатором на месте, где Времев умер, разнес слух, как говорят, по личности к одному из прикосновенных, о насильственной смерти Времева, и приступил к преследованию дела в Москве».

Начальник III Отделения не захотел упоминать ни в какой связи имени Д.В. Голицына. Между тем настоящий конфликт существовал именно между генерал-губернатором и Шульгиным 1-м. Вне зависимости от многих других соображений, Голицын имел в виду скомпрометировать деятельность обер-полицмейстера, от которого давно и безуспешно пытался избавиться. Преждевременные похороны воронежского помещика на основании неверного медицинского заключения давали слишком серьезные преимущества в борьбе с Шульгиным 1-м. В сложившейся ситуации обер-полицмейстеру не приходилось возражать, но нарочитым рвением попытаться прикрыть явное упущение по службе. Как-никак к разрешению на похороны Голицын никакого отношения не имел.

И в то же время князь уверен, что император не отнесется снисходительно именно к Алябьеву. Всего три года назад Алябьев по его личному приказу был посажен на гауптвахту в Петропавловской крепости за то, что осмелился явиться в театр в партикулярном платье. Неуважение к мундиру! Царский гнев не знал границ. В крепости оказался даже сосед Алябьева по театру, отказавшийся назвать его имя. Но при этом в материалах гауптвахты причина ареста Алябьева не проставлена. Отмечено, что просидел он в крепости месяц, «а за что именно, неизвестно».

Наверно, самым сложным для Голицына после доклада императору стало столкновение с расположенными к храбрейшему офицеру и любимому композитору москвичами. Под давлением ближайшего и наиболее влиятельного родственника Алябьева сенатора Соймонова главнокомандующий формально просит разрешения содержать обвиняемых в их собственных домах. Но именно формально — в тот же день 22 июля 1825 г. последовал приказ об аресте и размещении всех их по разным тюрьмам. Мало кто владел в таком совершенстве искусством двойной игры!



Народное празднование на Девичьем поле во время коронации Николая I в 1826 году. Раскрашенная литография. Первая треть XIX в.

Пересмотр алябьевского дела приходится на время больших перемен. 19 ноября в Таганроге не стало Александра I. Можно было бы ждать милости в связи с вступлением на престол нового императора. Но развертываются события на Сенатской площади.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология