Москва - столица

«Борюсь с судьбой» — эти слова как нельзя точнее определяют его состояние на переломе 1851—1852 гг. В середине декабря Гоголь весело уверяет Г.П. Данилевского, что весной, самое позднее летом приедет к нему с законченными «Мертвыми душами». День за днем он хлопочет о делах, занимается изданиями. 31 января правит гранки. 3 февраля договаривается с Аксаковыми о вечере с малороссийскими песнями и только 4-го пожалуется Шевыреву на необычную слабость. Никто не придаст значения его словам (все то же проклятое одиночество!), а он 10-го уже с большим трудом заставит себя подняться на второй этаж к столу. От его опасений досадливо отмахнется А.П. Толстой, которого Гоголь попросит «на всякий случай» взять к себе его рукописи. В страшную ночь с 11 на 12 февраля они сгорят в камине. Ровно через десять дней писателя не станет. Через считанные минуты после кончины граф найдет время пересмотреть вещи покойного. Ношеное белье, старые сапоги, шинель и книги легко уместятся в двух тощих чемоданах. Ни денег, ни рукописей нет.

Н. Андреев. Памятник Н. В. Гоголю

И все же не он стремился уйти из жизни — жизнь неумолимо отторгала его. Жестоко и бесповоротно. Графиня Толстая бросила больного и весь дом на произвол судьбы — она панически боялась любых болезней. Граф вызывал медицинских знаменитостей, чтобы можно было оповещать Москву о своем прекраснодушии. Консилиумы следовали один за другим, назначения опровергали друг друга, и ни одно не проводилось в жизнь. Простой лекарь, наблюдавший за медицинской каруселью без права голоса и вмешательства, с ужасом констатировал, что больного на его глазах убивали.

Незадолго до кончины приехавшая навестить Гоголя теща М.П. Погодина едва нашла больного среди прохваченных сквозняками комнат первого этажа, никем не замеченная просидела у постели всю ночь и также никем не замеченная ушла. Гоголя подальше от людских глаз перенесли из его половины в самую дальнюю и неудобную комнату у черного крыльца. Потемневший от пота халат никто не удосужился ему заменить. Впрочем, у него другого и не было. Но самое странное началось потом.

Раз денег у покойного не осталось, кто-то должен позаботиться о погребении. Граф ставит свои условия, с которыми не соглашаются друзья, забывшие о Гоголе во время последней болезни. С условиями друзей, в свою очередь, не соглашается Москва, вернее — Московский университет: прах великого писателя теперь принадлежит его народу. И вещь, невероятная для людей, исповедующих православие: ни граф, ни друзья не примут участия в похоронах. Это студенты и профессора на плечах отнесут гроб в Татьянинскую церковь университета, а когда придет срок — и на кладбище Данилова монастыря. Ни родных, ни близких у могилы не будет. Кроме дамы в черном. Это Евдокия Петровна Ростопчина приедет в полночь в университетскую церковь и до утра простоит, облокотясь на гроб, время от времени откидывая густую вуаль и прикладываясь к захолодевшему лбу.

Толстые поторопятся стереть все следы пребывания писателя в их доме. Комнаты гоголевской половины превратятся в три клетушки для прислуги и четвертую — швейцарскую. Более основательных перемен им не удастся произвести в связи с переездом в Петербург: после многих лет отставки граф неожиданно получит назначение обер-прокурором Синода. После смерти графа в 1873 г. дом будет продан графиней Анной Егоровной вдове брата бабушки М.Ю. Лермонтова — М.А. Столыпиной, от которой он перейдет к двоюродной тетке поэта— Н.А. Шереметевой. И первое, что сделают новые владельцы, — окончательно сотрут память о Гоголе. В его комнатах будут поставлены капитальные перегородки, уничтожены старые печи и роковой камин.

С 1909 г. кабинет писателя будет превращен в швейцарскую пристроенного к старому особняку доходного дома (№9—11). Очередные хозяева — камергер двора А.М. Катков и его жена — разместят в старой усадьбе принадлежавший им магазин «Русские вина», молочную лавку и частную лечебницу внутренних и детских болезней. И, кстати, превращение кабинета в швейцарскую происходило в год открытия на Арбатской площади памятника писателю работы Н.А. Андреева, одного из трех в Москве, сооруженных на народные деньги. Народ оплатил памятники Минину и Пожарскому, Пушкину и Гоголю. Но это относилось к народной памяти.

Октябрь 1917 превратил старый особняк в коммунальное жилье. Имя Гоголя официально не забывалось. Только вместо создания музея дело ограничивалось упоминанием о том, что в бывшем кабинете писателя живет семья рабочего, которой знакомо имя Гоголя, не больше. Так отмечается на страницах «Огонька» в 1939 г. очередной гоголевский юбилей. Впрочем, не только так.