Москва - столица

Но особенно донимали материальные нехватки. Несмотря на достаточно успешно начатую практику, на то, что гонорар за строчку рассказов вырос до 12 копеек, чеховских заработков семье недостаточно. Чехов будет писать брату, что одно пианино для сестры ему обходится в месяц дороже, чем тому квартира в Таганроге. К тому же приходится платить долги братьев лавочникам, портным, которые те делают, даже не ставя Антона в известность. Все острее заявляет о себе зарождающийся недуг: «Я болен. Кровохарканье и слаб... Надо бы на юг ехать, да денег нет»; «Боюсь подвергнуть себя зондировке коллег... Вдруг откроют что-нибудь вроде удлиненного выдыхания или притупления!» И в том же письме замечание о том, что надо ехать лечить Гиляя. Вот только один день из-за собственного плохого самочувствия придется пропустить, зато завтра поедет непременно: «На пожаре человечина ожегся, кругом ранился и сломал ногу».

Между тем как раз в этой квартире приходит то литературное признание, которое определит всю остальную писательскую жизнь.

Письмо маститого писателя Д.В. Григоровича, друга Ф.М. Достоевского, автора известного «Антона-горемыки». С удивительной заботливостью и добротой он пишет молодому коллеге о его необычайном таланте, о необходимости талант беречь и ни в коем случае не растрачивать на пустяки, о серьезной работе. Чехов потрясен, и с этого времени на его рабочем столе займет свое непременное место фотография Григоровича с надписью: «От старого писателя на память молодому таланту». В недолгие замоскворецкие годы выйдет и второй сборник рассказов «Пестрые рассказы».

Чехов и позже говорил о себе, что легок на подъем и всегда готов пуститься в дорогу, близкую или дальнюю. Из Замоскворечья он проделывает внушительные концы на Долгоруковскую, где располагались в импровизированной мастерской подружившиеся с ним художники. Мастерская впервые появилась в связи с работой над декорациями для только зарождавшейся Частной русской оперы С.И. Мамонтова. «Другого критика (помимо С.И. Мамонтова. — Н.М.) мы имели в лице Антона Павловича, — вспоминал П.Н. Мамонтов. — Мнения его отличались лаконичностью удивительно странной формы: окинет взглядом через пенсне, задумается и уронит такой афоризм, что разгадаешь не сразу». Чехов начал заходить сюда еще в период жизни в Малом Головине переулке, обычно имея в виду возможность повидать брата Николая.

«Он развлекал нас своими рассказами о своих наблюдениях, — добавлял тот же мемуарист, — и приправлял свое повествование такими звукоподражаниями, паузами, мимикой, насыщенными черточками такой острой наблюдательности, что все мы надрывались от смеха, хохотали до колик, а Левитан, как наиболее экспансивный, катался на животе и дрыгал ногами».

В мае 1886 гг. молодежь заканчивает Московское училище живописи, ваяния и зодчества, которое было, по словам Чехова, «лучшей Академией в мире». Получив аттестаты и медали, Константин Коровин и И.И. Левитан направляются в дом на Большой Якиманке звать приятеля праздновать в Сокольники. Чехов, конечно же, соглашается, но с медалями разыгрывает сцену, на всю жизнь запомнившуюся К.А. Коровину: «А.П. Чехов посмотрел на наши медали и сказал:

— Ерунда! Не настоящие.

— Как не настоящие! — удивился Левитан.

— Конечно. Ушков-то нет. Носить нельзя. Вас обманули — ясно.

— Да их и не носят, — уверяли мы.

— Не носят!.. Вот я и говорю, что ерунда. Посмотрите у городовых, вот это медали. А это что? Обман».

Было лето в окрестностях Звенигорода, одинаково увлекательное для Чехова и художников. Наступила осень, принесшая с собой очередной переезд — на этот раз на Садовую-Кудринскую, в дом Корнеева (Садовая-Кудринская, 6 — ныне Дом-музей А.П. Чехова). Не хотелось признаваться самому себе, что выбор уже сделан, что отныне в жизни будет литература и только литература. В письмах же промелькнет, что рука не налегает повесить табличку о врачебных приемах. «Место чистое, тихое и отовсюду близкое, не то что Якиманка», — одно из основных преимуществ. Самый же дом вызывает достаточно иронические замечания о сходстве с комодом и о «либеральном цвете» — красном, в который он выкрашен. Работать удобнее, еще удобнее встречаться с людьми — подобная потребность была у него неиссякаемой.