Москва винтажная. Путеводитель по московским барахолкам

Но почему коммерческий спрос возник именно на древнерусскую икону, а не, скажем, на иконы итальянского стиля? Вопрос хороший, признаёт Рустам. Искать ответ нужно, пожалуй, в особенности восприятия иконы как феномена русской культуры.

«Мы подарили миру не только тетрис, гальванопластику и терменвокс, но и чудо русской иконы. Собственно, никакой это был не подарок, а скорее акт героизма, подвиг».

Известный историк и философ Александр Торопцев в своей книге «Двенадцать подвигов России» выделяет русскую иконопись в отдельный подвиг русского государства. Однако стоит признать, что сегодня мало кто понимает значимость иконы в том смысле, в каком её понимали наши предки. Икона в антикварной лавке несёт прежде всего не художественную или духовную ценность, а финансовую. Вообще, о моде на всякие религиозные фичи, вроде иконок на «торпеде», Рустам может говорить много. По большей части, ничего, кроме раздражения, они не вызывают. Хотя не меньшее раздражение вызывают продавцы, спекулирующие термином «намоленная икона».

«Это, по своей сути, тоже мода, но мода, противная мне. Набожные люди чтят намоленные образы. Люди молятся на икону, вырабатывают некую духовную энергетику, аккумулируют её в самом веществе иконы. Понятие „намоленность“ новое, оно вошло в обиход только после распада Советского Союза. Намоленность определяется на уровне ощущений и чувств, её нельзя измерить в процентном отношении или других измерительных величинах, она не контролируется епископом, митрополитом или патриархом. Она вообще никем не контролируется. Свойство, которое невозможно определить и измерить, но которое заведомо удорожает вещь, делает её более ценной, настоящее золотое дно для торгашей и спекулянтов».

Но в действительности старинных икон осталось не так много, а новоделы не могут быть намолены по самому определению, их время ещё просто не пришло. Национализация церковного имущества и «буржуйской» собственности на рубеже 1920–1930-х годов привели к поточному экспорту на Запад старинных религиозных предметов – икон, иконостасов, киотов, фресок, фрагментов одежды и мощей святых. Одними из первых дилеров, работавших на советское правительство, были Максим Горький и его супруга Мария Андреева. Во всех документах, которые касались распродаж, Горький подписывался как Алексей Пешков. Андреева представляла интересы СССР в Германии, работала там продолжительное время. Получая запросы от государственных компаний и частных лиц, она переправляла их мужу, а тот уже, действуя как полномочное лицо от имени Совнаркома, согласовывал сделку на самом высшем уровне и получал согласие на сбыт того или иного произведения искусства. Согласно рассекреченным архивам того времени, семь из десяти продаваемых за границу предметов представляли собой «церковные реликвии и предметы культа». Кстати, не только Горький, но и Троцкий привлекал свою супругу к торговле произведениями искусств из музеев и храмов. В 18-м году при Отделе по делам музеев и охраны памятников, руководимом Натальей Седовой, второй женой Льва Троцкого, была создана Комиссия по сохранению и раскрытию памятников древней живописи, более известная, как «комиссия Игоря Грабаря». Для широкой общественности комиссия занималась более чем благородной миссией – она находила и спасала от уничтожения церковные памятники. На деле всё обстояло иначе: найденные дореволюционные журналы и книги по описи церковного имущества использовались исключительно с целью изъять ценности из храма и перепродать их за границу. Трудно представить, во что обошлась России деятельность лишь одного друга Ильича – Арманда Хаммера, владельца американской Allied Drug and Chemical Corporation, между которой и Наркоматом внешней торговли 27 октября 1921 года был ратифицирован договор о поставке в Россию американской пшеницы в обмен на национализированные большевиками ценности Гохрана.