Москва винтажная. Путеводитель по московским барахолкам

Атрибуция – это установление характеристик иконы, включающее правильное её название, определение автора, состояния сохранности, особенностей иконографии и стиля и вытекающих из них датировки памятника. Датировка иконы – это очень важно, поскольку косвенно – лишь только косвенно! – из этой цифры вытекает «намоленность» образа. Очевидно, что чем старше икона, тем дольше на неё молились. Для себя Рустам решил, что иконы младше последней трети XVIII века он будет «отбраковывать», как не проходящие по данному критерию. Примечательно, что иконы фряжского письма появились в России сравнительно недавно, примерно во второй половине XVII века. Результаты поиска же оказались удручающими. Из пятидесяти шести осмотренных досок четверть не имела никакого отношения к фряжскому письму, ещё столько же оказались вовсе не иконами, а парсунами[6], но что хуже: из двадцати семи оставшихся икон двадцать три не попадали по датировке и были либо относительными новоделами, написаными на рубеже XIX–XX веков, либо фальшаками, то есть безыскусными подделками под старину.

«Неутешительный итог – четыре собственноручно подписанных мастерами иконы из Антониева и Спасо-Нередицкого монастырей, что под Новгородом, мы увезли с собой, причислив их к почётным и редким трофеям. Вскоре деверь вовсе отказался от идеи красного угла, очертив круг своих интересов лишь этими четырьмя приобретёнными предметами».

Этому решению предшествовал немаловажный эпизод. Та поездка, вспоминает Рустам, отметилась ещё одним событием, упомянуть о котором стоило отдельно. Уже на обратном пути – возвращались они по Новорижскому шоссе из Бузланово – Макс Ганецкий, нанятый Рустамом эксперт по древнерусским памятникам, хлопнул себя по лбу, припоминая, что в районе Крылатской обитает один его знакомый, которому он помогал месяц или два назад с атрибуцией нескольких кинешминских икон, вернувшихся на родину, кажется, из Лиссабона. По мнению Максима, на доски стоило взглянуть, они вполне могли подойти, поскольку были действительно старыми и выписанными бессанкирным способом «личного» письма, что по технике, в общем, напоминало фряжскую манеру. Во всяком случае, сказал он, их можно купить сильно задёшево. При этом Максим вопросительно посмотрел на Рустама, рассчитывая, что, уж по крайней мере, его это предложение наверняка заинтересует. Рустам засомневался, что новый владелец захочет расставаться со свои приобретениями, да ещё и по заниженной цене, но эксперт заверил, что его знакомый был вовсе не коллекционером и почитателем икон, а веретником, то есть попросту колдуном и чернокнижником. «Его интересуют только адописные иконы», – сказал Макс, но, заметив в глазах собеседников непонимание, разъяснил значение незнакомого слова.

Адописные иконы иначе называют сатанинскими или чёрными. По поверью, подобные антонимии являются неотъемлемым фетишем «православных» ведьм и колдунов. От услышанного деверь нервно заёрзал на сиденье и обменялся изумлённым взглядом с Рустамом. Тот пожал плечами. Про подобные иконы он тоже слышал впервые. «На загрунтованной доске, – продолжал объяснять Максим, – записывалось два красочных слоя, один поверх другого. Верхнее изображение было привычным мирянину, с ликом какого-нибудь святого, а вот на нижнем, скрытом от глаз слое богомаз помещал изображение дьявола. В результате молящийся перед такой иконой обращался уже не к Богу, а к Сатане, и молитва приобретала противоположный эффект».

Сама возможность существования таких икон повергла родственника Рустама в благоговейный ужас. Он наотрез отказался ехать к колдуну, даже несмотря на заверения Макса, что тот лично, по просьбе владельца, нарушил красочный слой на каждой иконе, процарапал покрытие до левкаса и не обнаружил ничего особенного. Собственно, из-за этих крохотных надрезов стоимость икон должна была упасть, а интерес владельца поутихнуть. Во всяком случае, это могло бы стать зачином к торгу. Рустам, конечно, захотел увидеть доски. Пришлось ехать к колдуну в другой день, на этот раз вдвоём.