Мост самоубийц

В тот момент, когда я задалась этим вопросом, Регина решила повысить ставки, а заодно и свои шансы в этой борьбе — в ее руке тусклым блеском неожиданно сверкнул небольшой нож с зазубренным лезвием. Удивительно, но я почувствовала, как внутреннее волнение уходит, словно прилив, отхлынувший от берега. С холодным оружием я имела дело не раз. Главное — концентрация. Не дать ей меня обойти и не позволить приблизиться на расстояние удара.

Регина засопела, как рассерженный еж, — она была совершенно невменяема. Глаза ее гневно сверкали как два алмаза, и от осознания ее ненормальности у меня, признаться, мурашки по спине пошли. Она сделала один выпад, потом второй. Я увернулась. С ножом она обращалась довольно умело. У меня в руках не было ничего, и остановить ее я могла, только выбив нож из ее рук. Но тут моя спина выстрелила такой пронзительной болью, что я поняла: мне конец. Схватившись за поясницу, я попыталась просто удержаться на ногах.

В этот момент мимо моего уха что-то неожиданно просвистело и ударило в голову Регины. Она посмотрела удивленно куда-то за мою спину и, покачнувшись, грузно рухнула на землю. Я уставилась на осколки вазы, валявшиеся у ее лица.

— Ты в порядке? — спросил Морошин, подбегая.

— В порядке? — возмутилась я. — Ты где был? Эта ненормальная Борджиа меня чуть на лоскутки на располосовала.

— Я искал, чем ее можно вырубить, — спокойно объяснил следователь. На его лбу лиловым цветом медленно расцветал синяк. Он подошел к Регине, натянул перчатки, вытащив их из внутреннего кармана куртки, и аккуратно вытянул нож из ее раскрытой ладони, после чего сунул его в пакет для улик.

— Долго же ты искал!

— Ты о чем?

— Да я минут десять с ней дралась.

— Не говори ерунды. Минуты не прошло.

Я огляделась по сторонам, выдохнула и поняла, что Морошин прав — от волнения мне показалось, что прошла вечность, тогда как на деле вся наша голливудская драка с Региной заняла не больше минуты. Я попыталась восстановить дыхание и села на мокрую траву. Собака продолжала лаять, не отходя далеко от своей будки.

— Трусиха! — огрызнулась я. — Твоих хозяев косой порежут, а ты так и будешь гавкать издалека!

Животное, словно поняв мои слова, смолкло и обиженно заворчало, после чего забралось к себе в будку. Через секунду наружу высунулся любопытный собачий нос.

— Надо с ней что-то сделать, — задумчиво произнес Лев Марсович, стоя над поверженной Региной.

— Ты имеешь в виду связать и вырвать ядовитые железы?

— Ну в этом нет нужды. — Морошин вытащил из-за пазухи наручники и защелкнул их на Регининых запястьях. Она тихо застонала.

— Я имел в виду, что надо перенести ее на террасу и вызвать полицию.

Хозяйка дома, выглянув из окна, увидела, что опасность миновала, и выбежала на улицу, набросив на плечи теплую куртку.

— Я вызвала полицию, — сообщила она, — но не знаю, сколько они будут сюда ехать из райцентра. Это кто? Регина Южная, что ли?

Женщина нервно оглянулась на косу, все еще торчавшую в двери.

— Вот гадина! Всегда гадиной была!

Морошин подошел к лежащей на земле девушке и с трудом поднял ее на руки. Я удивилась, что с его небольшим ростом и относительно хрупким телосложением ему удалось это сделать.

— Нет-нет, не надо ее в мой дом! — запротестовала Анна Олеговна. — Вы с ума сошли? Это же форменная убийца! Куда?

— Не глупите, — твердо и сухо прервал ее Морошин. — Не на земле же ей лежать до приезда полиции?

— Она же ненормальная! Даже если ее посадят, уверена, эта изворотливая гадюка что-нибудь придумает и вернется, чтобы мне отомстить. Она же с детства свои темные делишки проделывает.

— Ну, во-первых, Регина и так знает, в чей дом забралась, раз уж она здесь, — заметила я, — а во-вторых, это маловероятно. Сидеть ей придется долго.

Морошин опустил Регину на заваленный старой одеждой топчан на террасе и запер входную дверь. После этого он уселся напротив и достал из кобуры табельное оружие.

— А теперь будем ждать.

В этот момент Регина Южная пошевелилась и с тихим стоном открыла глаза.

* * *

Люди мне неприятны. Эта мысль посетила меня в раннем детстве, и с тех пор намертво засела в голове, словно осколок снаряда, от которого невозможно избавиться.