Мост самоубийц

Отец покраснел от гнева, но я видела тень сомнения на его лице. Слова следователя вовсе не показались ему бредом. Удивительно, но страшно мне не стало. Скорее, чувство, охватившее меня, можно было назвать тревогой загнанного животного. Затаив дыхание, я слушала разговор и пыталась предположить — что предпримет отец? На чью сторону встанет? Я все поставила на карту.

Следователь еще долго пытался внушить отцу, что меня нужно куда-то сдать, обследовать, но тот упорно твердил одно:

— Никаких доказательств у тебя нет! Это бред! То, что произошло, — случайность!

В конце концов мне надоело слушать, и я ушла в тень садовых деревьев, где взобралась на ветку старой кривой яблони. Отсюда мне ничего не было слышно, но через пять минут я увидела, как следователь появился на пороге дома. Отец его не провожал. Мужчина посмотрел по сторонам, будто выглядывая меня, поправил ремень брюк и пошел на выход. Вскоре за забором завелась его машина и, выпустив сизое облако, уехала по дороге, ведущей в город. Я смотрела, как синяя крыша «Лады» плывет в полях среди высоких пряных трав.

На следующий день после похорон матери отец начал собираться. Я победила. Помню, как мы обедали в кухне — ели с Лешкой какую-то бурду из макарон, помидор и тертого сыра, которую приготовил отец, еле справлявшийся с новыми обязанностями кормильца. Отец прошел по коридору в спальню. В распахнутую дверь кухни я увидела, как он кинул на кровать большой дорожный чемодан, в раскрытую матерчатую пасть которого полетели вещи из шифоньера. Мы с Лешкой следили за процессом молча, изредка переглядываясь. Закончив собирать чемодан, отец вошел в кухню, порывисто притянул к себе мою голову и по-медвежьи обнял.

— Мы уезжаем, — заявил он, глядя поверх моей макушки куда-то в окно, словно место, куда мы должны были отправиться, было отсюда хорошо видно.

Лешка ничего не ответил, только кивнул.

— Идите собирайте вещи. Хорошо собирайте, ничего ценного не забудьте. Но и не кладите лишнего.