Мост желания. Утраченное искусство идишского рассказа

Как быстро беседа между людьми, говорящими на идише, переходит на тему смерти, тему, ко­торая волнует самого автора, хотя он человек за­нятой и весьма востребованный. «Практически во время каждой прогулки после ленча мне попадается похоронное бюро, где нас уже под­жидают вместе со всеми нашими амбициями и иллюзиями, — рассказывает он нам. — Иногда мне кажется, что похоронное бюро — тоже свое­го рода кафетерий, где каждый быстренько про­глатывает надгробное слово или кадиш по пути в вечность» (Y 45, Е 288, R 2). Это лучшее место для обмена жизненным опытом. Как в старину в дом учения, в этот кафетерий в Верхнем Вест-Сайде ходят в основном мужчины: «старые холостяки вроде меня: кто писатель, кто учитель на пенсии, иной кичится сомнительной ученой степенью, порой заходит раввин, вся община которого по­гибла в Катастрофе, есть художник — любитель еврейских мотивов, несколько переводчиков... И все они — эмигранты, либо из Польши, либо из России». Именно поэтому до сих пор говорят на идише, хотя и щедро уснащают его новыми словами. Однако, в отличие от старого дома уче­ния, публика здесь приходит и уходит. «Время от времени кто-нибудь из них исчезает, но не успею я предположить, что он переселился в мир иной, как вдруг он снова появляется и сообщает, что пытался прижиться в Тель-Авиве или Лос- Анджелесе». Этот мотив «нынче здесь, завтра там» звучит вполне невинно, до тех пор пока ба­рьер между этим миром и грядущим не начинает рушиться, открывая чудовищные дыры в ткани реальности⁶⁴.

Кафетерий, так же как его клиенты, пережил Холокост. Однажды он сгорает дотла, а когда его восстанавливают, туда приходят новые посети­тели, которые отказываются от всех претензий на любую суетность, их идиш приобретает «от­четливую галицийскую окраску», и они обнажа­ют свои души. Теперь сравнение с джунглями, появляющееся в самом начале, приобретает зло­вещий смысл. Чего только не видели эти люди в своей жизни: извращенный секс в трудовых лагерях, друзей, которые доносят друг на друга в тайную полицию... «За миску так называемого супа и какую ни на есть крышу над головой, — рассказывают они Арону, — приходилось прода­вать душу» (Y 55, Е 293, R ю). Среди вернувшихся есть одинокая странная женщина, прекрасная Эстер, которая еще раньше признавалась, что ра­зочарована в политике и в будущем. «Как можно на что-то надеяться, когда конец у всех один? — смеется она над Ароном. — По-моему, смерть — большое удовольствие. Что поделывают мерт­вые? Также пьют кофе и едят яичное печенье? Все еще читают газеты? Жизнь после смерти ка­жется мне сплошным развлечением». Но имен­но этой бесчувственной женщине суждено было мимолетно столкнуться с демонической реаль­ностью, хотя Агарон, который проповедует, что «надежда и сама по себе — доказательство бес­смертия», считает реальность галлюцинацией, лишенной внутреннего смысла — бумаги в его квартире засыхают и становятся все больше по­хожи на пергамент, пока однажды их тоже не охватит пламя.

Новый Свет — место непрочное. Ряд гости­ниц в Майами-Бич превращается в первобыт­ную арену, где происходит схватка богов, а ми­лый кафетерий по соседству сгорает сразу после того, как там происходит собрание Гитлера и его приспешников. Много раз Башевис исполь­зовал внезапные повороты событий и природ­ные катаклизмы как сигнал связи между чело­веческой и космической реальностью. Но эти новые люди и места находятся вдалеке от про­торенных идишскими рассказчиками дорог. По сравнению с Америкой рай и ад куда более зна­комы и уютны.

Эта новая среда обитания еврейской лите­ратуры, которую образует редакция «Джуиш дейли форвард» в Нижнем Ист-Сайде и темные квартиры, предназначенные для спиритическо­го сеанса в западной части Центрального пар­ка, — не совсем точный профиль Америки, так же как Агарон Грейдингер — не закоренелый рационалист. «Я стал носиться с идеей, что че­ловечество больно шизофренией», — размыш­ляет он вслух, услышав шокирующую историю Эстер. — Что, если личность “гомо сапиенс”, че­ловека разумного, расщепилась под влиянием радиации?» (Y 66, Е 298, R 18) Агарон по-своему так же чувствителен к деятельности тайных сил в мире, как рабби Пинхес-Менахем Зингер с Крохмальной улицы. Оба они присягают про­рокам из разной реальности: сын — Эйнштейну, Фрейду и Вейнингеру; отец — Шимону бар Йохаю, Ицхаку Лурии и Бааль-Шем-Тову. Оба они проходят сквозь перипетии повседневной жизни, будто бы неся ответственность перед тайными силами. Но после каждой встречи отец все больше ослеплен чудесами Господними, а сыну остается только импровизировать. Лучшее, что может сделать современный рассказчик, это закончить повествование на двусмысленной ноте. Было ли у Эстер видение из параллельного мира? Живет ли она после смерти?⁶⁵