Мост желания. Утраченное искусство идишского рассказа

Заняв промежуточное место между священным стихосложением и профанным анекдотом, рас­сказ, хранилище светского фольклора, кото­рый берет свое начало в Писании, прибегает к Имени Божьему только с горькой иронией. «Есть ли Бог на свете, я не знаю, — говаривал Файвке- голубятник, — но в том, что есть некто, делаю­щий все наперекор, я убежден» («Аквариум», 63, R 72). Айзикл-снеговик рисует чудесные картины рая для своей огненно-рыжей жены, и однажды она возражает ему: «Безусловно, муж мой, там хорошо и славно. Но ворота рая — чер­на я могила — не нравятся мне» («Аквариум», Ю2, R 113). «Мне все равно, говорит ли Мессия по-турецки, — говорит Бере, старший сын тети Малки, — сколько живу — никогда не слышал его голоса» (Невуэ, 128). Некоторые рассказы, например «Нищий в синих очках», практиче­ски сводятся к перечню нелепых афоризмов. Народная мудрость в трактовке Суцкевера рож­дается не из древних текстов, а из реального опыта. Поэтому какие бы чудеса и несчастья ни происходили, какие бы пророчества ни произ­носились и какие бы мессии ни встречались на пути, они лишь подтверждают существование Бога и обитателей подземного мира, которые борются за существование²⁴.

«Дневник Мессии» начинается с рассказа, до краев насыщенного этой традицией, — «Дочь Резникова ножа»²⁵. Суцкевер поместил этот рас­сказ первым, потому что в нем говорится о пер­вой любви и объясняется, каким образом миф, судьба и имя человека определяют исход его жизни. Поначалу кажется забавным, когда рас­сказчик с возрастающим красноречием пытается по прошествии стольких лет восстановить в па­мяти настоящее имя пылкой девочки-подростка: Гликеле. Повсюду разбросано множество паро­дий на героические мифы. Юный кавалер защи­щает честь своей дамы перед грубой торговкой се­ледкой Ройзе-Эйдл, которая мстит молодой паре, превратив инцидент в серьезное происшествие. Вдовый отец Гликеле, реб Эля-резник, очень кста­ти уезжает из дома, и она остается вдвоем с пара­лизованной и прикованной к постели бабушкой Цвеклой (такой старой, что помнит, как возник­ла река Вилия), которая с готовностью потакает маленькому ухажеру, рассказывая ему длинные истории о собственных романтических подвигах.

Посреди повествования вдруг начинаются не* приятности, и нет тому причин более весомых, чем указанные Файвке, — кто*то делает все напе­рекор. Рассказчик повреждает руку, пытаясь при­нести с чердака нож резника, а после этого рука под гипсом нестерпимо чешется. Одновременно Гликеле, к своему огорчению, узнает, что ее отец снова собирается жениться. Пусть сломанная рука отсохнет, если он допустит, чтобы Гликеле жила в нужде, клянется юный герой; он даже го­тов заложить свои часы, чтобы поддержать ее. Еврейский календарь как будто бы специально устроен так, чтобы помочь маленьким любовни­кам, которые впервые встретились перед празд­нованием Пурима, а теперь выходят на первую настоящую совместную прогулку в честь Лаг б‘оймера — и у него в руке вожделенный нож рез­ника.

Детерминизм Фрейда не имеет никакого от­ношения к печальному финалу рассказа, несмо­тря на весь очевидный символизм фигуры юно­ши, который овладевает запрещенным орудием убийства. Вместо этого сцена наполнена перво­бытными образами — в райскую идиллию вне­запно вторгается маленькая ящерка, играющая роль змея-искусителя, и она каким-то образом вызывает первозданную бурю.

Из-под ножа проступает краснота, точно из горла. И нож уже не голубой. Голубая речушка окрасилась солнеч­ным закатом — того же цвета, что и распущенные воло­сы Гликеле.

Буря в лесу. Сумятица хрипящих голосов. Клохтанье кур, гоготание гусей, мычанье и мяуканье коров и телок переполошили лес и обламывают ветви. («Аквариум», 70-71; R 8о)

Но из-за «колдовства ящерицы и переполоха в лесу» потеряна навсегда не только их любовь, юноша еще и забывает начисто ее имя. А в гро­тескной развязке рассказа Дочь резникова ножа теряет еще и бабушку, заживо сгоревшую в соб­ственной постели.

Везде, где Суцкевер использует условные мар­керы (первая любовь, сказка, светлые воспоми­нания), это всего лишь уловка. Все усилия вос­кресить в памяти имя Гликеле, которое означает «маленькая радость», могли закончиться только запахом горелой плоти, потому что нет спасения от прозвища — Дочь резникова ножа. Романтика и апокалипсис едины.