В Полтаве они задержались на двое суток. В комендатуре им дали адрес для определения на постой. Они, держась за руки, словно малые дети из зимней сказки про злую королеву, долго бродили по искромсанным танковыми гусеницами мостовым. Они обходили стальные туши убитых вражеских танков. Через зияющие окна полуразрушенных домов на них смотрело чужое смурное небо. Над безлюдными улицами витал ставший привычным для них трупный смрад, смешанный с удушливым запахом пороховой гари. Через час утомительных блужданий они достигли одноэтажной окраины. Здесь дома были по большей части деревянными, и большая часть из них уцелела. Аврора читала надписи на стенах, выискивая улицу Пушкина. Смертельно усталые, они брели мимо перепаханных танками и изрытых воронками палисадников, перебирались через поваленные заборы. Всюду пестрели выведенные крупными буквами надписи, свидетельствующие об отсутствии мин. Брошенное врагом оружие трофейные бригады аккуратно закрашивали белой краской, телеграфные столбы восстанавливали, воронки на проезжей части улиц засыпали щебенкой, привезенной с руин. Здесь Аврора снова увидела пленных. Их истерзанные голодом, изнуренные непосильной работой тела, звериное отчаяние или смертная скорбь в глазах снова испугали ее.
– Поспешим, поспешим… – бормотала она, дергая доктора Кляйбера за рукав, и он повиновался, вздыхая уныло:
– Ничего, фройляйн! Скоро, скоро мы с вами окажемся приставленными к настоящему делу. А это… ну что ж тут скажешь? Издержки войны! Под Верденом мне и не такое доводилось видеть. Правда, я тогда был молод…
Дом номер девять по улице Пушкина оказался длинным, приземистым бараком, украшенным резными наличниками и подвесами. Хозяйка, не старая и миловидная женщина в черном, разрисованном сказочными птицами и цветами платке, приняла их приветливо. Иванна, так она назвалась. Хозяйка сразу и безошибочно определила, что Аврора и Курт не являются супругами и разместила их по разным комнатам. Здесь, в маленькой свежевыбеленной и жарко протопленной старой чугунной печкой комнатушке Авроре впервые за много дней удалось принять горячую ванну. Курт настоял на сдаче обмундирования в прожарку, сам отнес их грязную, пропахшую пороховой гарью одежду на дезинфекционную станцию. Аврора поддалась на уговоры, живо припомнив, как на посеревшем подворотничке пленного русского и на его вонючих бинтах копошились вши. В тот день, достав из потайного кармана шинели обменянный на марципан образок, Аврора, недолго думая, надела его. Надела, чтобы больше не снимать.
Оказавшись одна в своей комнатенке, Аврора сняла со стены облезлое зеркальце. Водила им из стороны в сторону, стараясь рассмотреть себя всю. Картина оказалась огорчительной. Аврора в пути похудела, лицо осунулось, под округлой, высокой грудью проступили ребра. Горестно вздохнув, она повесила зеркальце на место и прикрыла тело нежной, шелковой пижамой. Конечно, это не по уставу. Но после полутора недель странствий у нее не оказалось чистого белья. Вот она, война! Зато все еще имелись сигареты. Правда, фрондировать трофейной «Герцеговиной Флор» уже не получится, пришлось удовлетвориться «Milde Sorte». Она устало потащилась в сени с дымящейся сигаретой в мундштуке и с облезлым, верблюжьим одеялом на плечах. В ее багаже, завернутый в прошлогодний номер «Фолькишер беобахтер», пованивал кусок дегтярного мыла. Аврора угрюмо размышляла о предстоящей возне с выщербленным хозяйским тазом, в воняющей дегтем мыльной пене.
– Я могу постирать, – хозяйка поджидала ее в сенях, у двери, протянула пушистый шерстяной платок.
Платок источал запахи чужих пряных трав, смешанных с ароматом березового дымка. Иванна говорила ласково, но взгляд ее ускользал. Аврора с облегчением согласилась, пообещав щедро заплатить.
– Госпожа хорошо говорит по-русски, – едва слышно проговорила Иванна, стрельнув в Аврору колючим взглядом. – Не из наших ли мест?
– Я сама из Будапешта. Но училась в Вене, на лингвистическом факультете…
– Венгерка? Мой покойный свекор уважал венгров. – Иванна прервала ее и, словно устыдивший своей грубости, внезапно отвесила глубокий поклон.
– Свекор-упокойник уважал вегров, – повторила она. – Говаривал часто, дескать, нация садоводов и огородников. Крестьянская нация. Вы нас-то не бойтесь. Мы вас пока не обидим.
Она аккуратно сложила вещи Авроры в большую корзину, удалилась, шурша тяжелыми юбками.
Аврора, возвратившись в свою коморку, долго лежала с пустой головой, рассматривая неровный, беленый потолок. Она пыталась осмыслить странные речи их диковатой хозяйки, припоминала рассказы Отто о России, время от времени погружаясь в странную полудрему. Отто, Отто! Зачем она так сильно любит его? Зачем со дня их первой встречи она так неотступно думает о нем? А он, уверенный в ее любви, так часто бывает холоден и отстранен. А она не умеет скрыть своих чувств, не хочет скрывать. Перед его отъездом в Россию они отпраздновали помолвку. Но будет ли свадьба?
– Вы нас не бойтесь. Мы вас пока не обидим, – одними губами, беззвучно повторила она слова хозяйки.