Мосты в бессмертие

– Пополнение снова прибыло, – бормотал Спиря. – Скоро, скоро перестанем по крысам палить да диверсантов вылавливать… Пожнет тогда баба с косой хорошую жатву. Так-то оно!

В один из дней на баркасах и плотах к ним через реку прибыло очередное пополнение. Костя слышал, как кряхтел, матерясь сквозь зубы, Перфильев:

– Нет, это не солдаты, это щенки. Ни один из них в жизни досыта не ел. Какие из них десантники, Саша? Посмотри: у коменданта не нашлось для них формы по размеру! Не шьют для армии детский размер.

– Все полягут в первом же бою, – подтвердил Сан Саныч. – Но пока они еще живы, приказываю провести занятия по полевой подготовке.

– Какие занятия, Саша? – не унимался Перфильев. – Ты посмотри, чем они вооружены!..

– Обращаться ко мне по уставу, товарищ младший лейтенант, – рявкнул Сидоров. – Учения с новобранцами начать незамедлительно. О результатах доложите на вечерней поверке!

– Я вот думаю, Костя… – вздыхал Спиря.

– А ты не думай – дольше проживешь, – ухмылялся Костя в ответ. – Пусть командиры думают…

– Не-е, – Спиря улыбался, облизывал и прятал за обмотки оловянную, гнутую ложку. – Калека он – наш командир. Хоть и хороший человек, смелый. Так-то оно!

– Сан Саныч калека? Не понял… Ты о его росте сокрушаешься? Так ты Кровинушки нашего не видел!

Костя приложил ладонь ребром к животу, чуть повыше ремня.

– Вот так он мне был. Тридцать седьмой размер обуви носил, и не было злее мужика во всей Марьиной Роще! И если б кто осмелился его калекой назвать или карликом, даже за глаза…

– И снова не о том! – гнул свое Спиря. – Вот я смотрю на раненых и сомневаюсь – смогу ли столько боли молча стерпеть. А если завтра немец попрет? Я опять сомневаюсь, отобьемся ли. Вот эти вот убогие детишки в гимнастерках до колен. Я и насчет них сомневался бы. Как таких на смерть послать? А он? А Сан Саныч? Он не сомневается, не боится, не терзается, словно в школе Красных командиров ему сомнения его фельдшер блестящим ножичком удалил. С одной стороны – хороший офицер получился, а с другой – как есть калека. Так-то оно!

А калека, лишенный страха и сомнений, требовал от Ливерпуля связи, ждал приказа выходить на передовые позиции и дождался. Ввечеру пятнадцатого июля приказ поступил, и Сан Саныч расцвел. Загорелые щеки его зарделись девичьим румянцем, глаза заблестели.

В ночь перед отправкой на передовую налет был особенно долгим и жестоким. Даже старослужащие, привычные к судорожным содроганиям земли под ударами снарядов, притерпевшиеся к громовых раскатам рвущихся бомб, к их пронзительному вою, не смогли уснуть той ночью. И Костя всю ночь пролежал на спине, на дне окопа, смотрел бессонными глазами в черное, низкое небо. Там, в пересекающихся трассах зенитных снарядов, в мелькании прожекторов можно было порой рассмотреть блестящее тело штурмовика. Время от времени Костя пинал каблуком спирину каску. Тот неизменно отзывался утробным ворчанием. Живой!

Наутро недосчитались двадцати новобранцев. Сидоров мрачнее грозовой тучи бегал взад и вперед по траншее.

– Я говорил вам! – вопил он. – Я предупреждал, что для окопной твари легкий снаряд опасней тяжелого? Я приказывал слушать воздух? Приказывал! А вы? Это что, я вас спрашиваю? Это кровь ваших товарищей!

– Обрати внимание, Сан Саныч, – подначивал его Перфильев. – Тяжелых бомб не было. Мост не бомбят.

– Да я имел их по всякому! – ревел Сан Саныч. – Хороним убитых и уходим на позиции. Пешком! Не дожидаясь Фролова! Просидим тут еще одну ночь – и некого будет уводить. Слушай мой приказ: очистить траншею от… останков! Всем хоронить убитых! Ливерпуль! Связь!

Лаптев, давно перенявший повадки командира, весь день бегал по позиции, надзирая за сборами. К вечеру через реку переплавили плоты с боеприпасами. От идеи пробираться на новые позиции в пешем строю пришлось отказаться. Принялись грузиться на брошенные отступающими частями полуторки. Экономили место, предполагая скорое прибытие Фролова с первой ротой. Утром семнадцатого июля Ливерпуль передал приказ, полученный им с Темерницкого моста: в связи с большими потерями в младшем офицерском составе назначить командиром третьего взвода второй роты восемьдесят шестого отдельного десантного батальона рядового Константина Липатова с присвоением ему воинского звания сержант.

– Надо бы отметить… – худое, горбоносое лицо Ливерпуля осветилось печальной улыбкой. – Чтоб не последним было, тем более в связи с потерями…

– Отставить водку! – Сан Саныч скривился. – Эх, где ж сам комбат? Когда начнем выдвижение?

* * *

Они явились ранним, ясным утром. Возникли, словно призраки из дымящихся руин. Под их тяжелыми шагами шелестел щебень и звенели осколки. В звонкой тишине Костя ясно расслышал голос батальонного политрука:

– Ну вот, Иван Максимович! Вижу блиндаж Сидорова. Вижу Абросимова-богомольца. Эх, а Ростов-то батюшка стал еще ниже ростом!

– Да уж… А железа-то вокруг понапихано… Лаптев! Почему бойцы у тебя еще не оправились? Приказываю готовиться к выдвижению на новые позиции!

– Рота, подъем! – эхом отозвался Лаптев.

«Командует, значит, жив», – подумал Костя.