Мосты в бессмертие

Он внезапно ощутил приступ иррациональной нежности к этому, в общем-то, чужому ему, Косте, человеку. Капитан Фролов – красивый, взрослый, правильный, отважный. Без воровских понтов, без блатной забубенной отваги. Просто смелый человек. Просто верный товарищ и отец-командир…

* * *

За рекой занимался яркий рассвет. Солнце поднималось над дальней грядой облаков, расцвечивая небо в триколор. День обещал быть ясным, а значит, им предстоит пережить еще один налет или… Костя пытался сосчитать бойцов первой роты. Дважды сбился, досчитав до сорока.

– Их семьдесят человек, – Костя не обернулся на Вовкин голос.

Да и что тут скажешь? Всего-то семьдесят человек и из них не менее пятидесяти новобранцев. Этих можно опознать за версту: расхристанные, напуганные, необстрелянные, одеты кто во что горазд. Разноплеменной и разномастный сброд из заволжских сел. Пимен Абросимов рядом с ними – бравый боец!

– Поднимайтесь, бойцы! – Фролов и вся первая рота вместе с ним уже достигли их позиций. – Где Сидоров? Где Перфильев? Живы? Ко мне обоих! Доложить о потерях! Ливерпуль, собирай манатки. Всем грузиться! Лаптев! Приказываю напиться и грузиться по машинам!

– Липатов! Третий взвод! Рассыпаться цепью, опережать колонну на пятьсот метров! И смотрите в оба, ребята!

* * *

На рубеж обороны вышли в ночь с девятнадцатого на двадцатое июня и тут же, не дожидаясь рассвета, принялись восстанавливать траншеи и ходы сообщения. Рядом на пологой возвышенности расположилась батарея сорокопяток. Под ними, в неглубоком овраге, вилась коричневая змея Мокрого Чалтыря. Прямо перед ними раскинула на стороны корявые ветви старая липа. Костя разгребал лопатой рыхлую землицу у входа в блиндаж. Острие лопаты звенело, натыкаясь на осколки. Он рылся, словно крот в благодатной тени бруствера, а Спиря наверху, на солнцепеке, ворочал изъеденные осколками, разметанные взрывами бревна. Бухтел, не переставая проклинать почем зря и несусветную жару, и войну, и изгрызенный вражескими атаками берег реки. Рядом, в черном зеве блиндажа, словно комариный зуд, не умолкал голос Ливерпуля:

– Я пятый, я пятый! Вышел на рубеж! Я пятый, вышел на рубеж! Окапываемся.

Командиры устроились тут же. Сидоров сидел на пустом ящике, разложив на коленях карту. Перфильев рассматривал в полевой бинокль колеблющееся знойное марево над противоположным берегом.

– Я бывал в этих местах, доводилось… – проговорил он. – Мы с товарищем в этой речке рыбку удили. Как раз в разгар лета, от жары во-о-он под тем деревом прятались. Товарищ под Киевом остался. Если и жив, то… И дерево, видишь, ранено оно. А на том берегу было большое село. Вижу обгорелые трубы…

– Противника видишь? – прервал его Сидоров.

– Вижу. Добросовестно окопались.

– Здесь стояла триста тридцать девятая дивизия, – тихо, так, чтобы не услышали бойцы, проговорил Сидоров. – Слева от нас еще стоят три их батальона.

– Нами дыры затыкают, – Перфильев сплюнул. – А немец-то и в ус не дует!

– Танки видишь? Нам следует ожидать танковой атаки, – отозвался Сан Саныч.

– Не-а. Но вижу кое-что получше… Ишь, склад боеприпасов ловко как замаскировали… А цистерны с горючим где? Танкам нужна соляра…

– А у нас ни склада, ни соляры, – Сан Саныч вздохнул. – Но мы и не бараны, которых привели на бойню… Липатов, ты здесь?

– Ага… Так точно!

– И Спиридонов? Собирайтесь в разведку.

– Ага! Устроим кипеж! – весело отозвался Костя.

* * *

– Пимен, где ты? – Костя обернулся и снова узрел горящие во мраке глаза. Ишь, богомолец! А очи горят, как у голодного волка.

– Пимен, прикрой зенки-то! Не демаскируй позицию, – зашипел Костя. – Иначе немец даст тебе очередь прямо в рыло. И давай же, давай сюда шашки!

Пимен, оглушительно сопя, подполз поближе. Следом за собой он волок мешок с динамитом.

– Тут могут быть мины. Оборони Господи! – едва слышно прошептал он.

– Не могут, – отозвался из темноты голос Перфильева. – Тут как раз немчура проход прокладывала в наших минных полях. Я вчера полдня за ними наблюдал. На совесть поработали… Поворачивайтесь, ребята! До восхода солнца надо управиться.

Костя перевернулся на бок, в правой руке – саперная лопатка, в левой – обоюдоострый нож. Он слышал, как Перфильев перекусывает колючую проволоку, и не стал дожидаться зова, единым молниеносным броском достиг вражеского окопа. А там уже Вовка наделал дел. Часовой лежал с дырой во лбу. Костя ясно видел его белое лицо, обрамленное по подбородку рыжей щетиной.

– Я же говорил: не стрелять… – шипел Перфильев.

– Да я ж по-тихому, вы выстрела-то и не слыхали. Так-то оно!

Но Перфильев не слушал. Его уже вынесло из окопа. Костя и Вовка полезли следом. Лопату Костя сунул под ремень, нож зажал зубами. Где-то позади пыхтел обремененный динамитом Абросимов.

– Липатов, забери у богомольца динамит, – услышал Костя голос из темноты. Он обернулся. Глаза Абросимова оказались совсем рядом. Костя сжал рукоять ножа в ладони. Безотчетное, звериное желание овладело им. Захотелось полоснуть лезвием по горящим глазам боевого товарища так, чтобы они погасли.

– От, дьявольщина… – услышал он шепот Спири.