Мосты в бессмертие

– Расстреливают обычно на рассвете… – проговорил Сан Саныч.

– Строй третий взвод! – рыкнул Фролов. – Делай дело, Сидоров, пока Суэтин не отбыл в штаб дивизии.

Но Суэтин смотреть на расстрел не захотел. Укатил со своим полувзводом, поднял пыль столбом. С противоположной стороны реки по его эскорту выпустили пару снарядов из малого калибра и на том успокоились. Костя смотрел, как оседает дымное облако в том месте, где разорвался последний снаряд, как выныривают из его чрева майорская эмка и ее эскорт.

– Из миномета надо было, – Костя обернулся на голос.

Товарищи смотрели мимо него туда, где чернели тени руин ростовского пригорода. Кто это сказал? Или ему послышалось?

– Командование рас… операцией беру на себя, – голос Сан Саныча ударил в Костины уши, подобно барабанной дроби. – Мечтаешь? Молодой еще…

Костя глянул в глаза старлея, поймал жесткий, острый, словно шило, взгляд. На сколько лет Сидоров старше его самого? Три, четыре года? Не больше.

– Заряжай винтовку, сержант. Приводим приговор в исполнение. Третья рота! Стройся! – Сан Саныч встал на левом фланге, закурил.

Пимен стоял на коленях со связанными назад руками. Верхнюю часть его лица Лаптев завязал добытым неизвестно где цветастым бабьим платком. Губы Пимена шевелились, он молился. Тщедушное и сутулое, его туловище раскачивалось из стороны в сторону, словно колеблемое ветром деревце. Перед расстрелом добряк Лаптев накатил ему стакан водки.

– Луче б нас оделил водярой, – ворчал Воропаев. – На что приговоренному за чуждые идеи предателю водка? Эх, инда ссохлася моя утроба от тоски!

И Воропаев взвел затвор винтаря.

– За что его осудили? – тихо спросил Спиря.

– За Перфильева, – ответил Костя. – Молчи, братан, иначе встанешь с ним рядом.

Сан Саныч бросил окурок под ноги.

– Целься!

Они подняли винтовки.

– Огонь!

Костя не видел, как Пимен упал. Он не слышал, как Лаптев и Воропаев хоронили его. Последнее, что Костя помнил из случившегося в тот день, – это низкое черное небо и медленное вращение большого ковша над своей головой.

Костя спал, как обычно, беспокойно, вытянувшись во весь рост на спине, просыпаясь каждый час, чтобы прислушаться к обманчивой тишине. И всякий раз, просыпаясь, он смотрел, как наклоняется над его головой большой ковш, как течет, как разливается над степью душная ночь.

А на рассвете в небо взвились ракеты, и танки, глухо рокоча, начали переправу через Мокрый Чалтырь. Поначалу танков было очень много, но к полудню, когда солнце разогрело броню и превратило орудийные лафеты в раскаленные сковороды, бой иссяк. По обоим берегам истерзанной взрывами реки чадили почерневшие трупы танков. В ноздри лез навязчивый запах гари. Белая пыль побурела от крови. Трупы лежали повсюду. Во взводе их осталось четверо, но это если принимать в расчет Спирино противотанковое ружье. А так трое: Костя, Вовка и Воропаев. От старшины Лаптева не осталось даже ременной пряжки. Его разнесло взрывом на глазах у Кости. Патронов совсем не осталось. Костя собрался на вылазку. В ста метрах от их окопа лежали трое мертвых немцев. Все трое при автоматах и с сумками. Что в тех сумках? Еда, патроны? И то и другое им необходимо.

С высотки притащился смертельной усталый Ливерпуль. Он упал на дно окопа и оставался недвижим до тех пор, пока Сан Саныч не вылил ему на лицо котелок пахнущей соляркой воды.

– На батарее еще есть связь… – обожженная солнцем кожа на губах Ливерпуля потрескалась и сочилась сукровицей. Он морщился от боли, но тараторил без умолку: –…два орудия целы… на два орудия пять снарядов… но связь с дивизией есть… есть приказ нам отходить… все ушли за реку… Ростов пуст… Ростов пуст…

– Надо отбиться и уходить к мостам.

– Да вроде не от кого отбиваться… – заметил Ливерпуль устало.

– Како же! – фыркнул Воропаев. – Он опять преть. Танк да пехтура за ним. И откудать их столько? Рожають они их прям в окопах?

– Отправляйся туда, Ливерпуль, – Фролов устало махнул рукой в сторону Ростова. – Посмотри что к чему. Может, связь, а?..

– Ты предлагаешь мне таки переделаться из связиста в разведчика? – Ливерпуль бросил на Фролова печальный взгляд. – И еще: при моем рождении ребе Яков посоветовал моей маме назвать меня Менахемом, в честь…

– Ступай, Ливерпуль, ступай! – вздохнул Фролов. – И возвращайся с хорошими вестями. На тебя вся надежда!

* * *

Танк походил на медлительного, не в меру разжиревшего слона из прошлой жизни, из московского зоопарка. Он неспешно катил вверх по склону высотки. Следом за ним пылила цепь автоматчиков. Картина плыла и колебалась в Костиных глазах, подобно миражу: иссушенная зноем степь, хвосты белой пыли, вздымаемые ногами автоматчиков, громоздкое тело танка. Вот они спустились в ложбину, а на гребне противоположного холма появилась следующая цепь в сопровождении двух танков.

– Ой, как мне это надоело! – заныл Воропаев. – Хде там твое ружжо, Спиря? Ташши, что ль.

– Беречь патроны! – прорычал Сан Саныч.

Он говорил, не отнимая от глаз бинокля. Политрук лежал рядом с ним, грудью на бруствере.

– Сколько у тебя зарядов, Спиридонов? – спросил Сан Саныч.