— Как ты узнал, что я проснусь, спущусь сюда и захочу разделить с тобой кружечку… чего бы там ни было? — его возможности граничат с экстрасенсорикой. Я с упоением наблюдала, как на лице мужчины пляшут рыжеватые блики костра, превращая его в удивительно таинственное и пленительное создание.
— Я не знал, — признался он, по-прежнему печально глядя в огонь, — но надеялся.
В кружке оказался вкуснейший мятный чай, который я когда-либо пробовала. Он освежал, расслаблял и согревал одновременно. Я поставила кружку в сторону и положила голову на плечо своему мужчине. Он обнял меня, и мы молча сидели, глядя, как пляшут языки пламени в большом костре, наслаждаясь шепотом озера и потрескиванием полешек.
— Я никогда не думал, что будет после.
Его слова прорезали тишину. Мне стало не по себе. Я понимала, что он имеет в виду и не хотела даже допускать мысль о нашем расставании.
— Расскажи мне о себе.
Я почувствовала, как он затаил дыхание и напрягся.
— Что ты хочешь знать, — сухо. Как-то слишком сухо. Неужели его прошлое и настоящее покрыто мраком и такое уж нелицеприятное.
— Все. Где ты родился, кто твои родители, твоя первая любовь…
— Это не те темы, которые мы можем обсуждать.
Меня обдало холодом. Его неожиданная резкость обескуражила. Что я сделала не так? Разве я попросила что-то сверхъестественное или запретное? Мне просто хотелось узнать его, насытиться им, пока мы не расстались, чтобы сохранить в памяти как можно больше моментов, чтобы его образ запечатлелся навсегда. Навеки. Ведь мы можем больше никогда не увидеться после моего отъезда. Но он закрылся. Сработал защитный механизм. Какие тайны он столь рьяно оберегает?
Заглянув в его стальные глаза, я простонала:
— Пожалуйста, доверься мне.
— Нет, Эмили. Ты просишь слишком многого. Довериться. Тем более женщине. Ты итак приручила меня и околдовала.
Неужели мне такое под силу. Околдовать такого мужчину, как Он.
— То, что ты сделала для меня… Я бесконечно благодарен и предан. Ты можешь полностью на меня рассчитывать. В любое время. Но довериться? Извини.
О боже… Мой мир перевернулся. Мне казалось, что мужчина моей мечты делает все это, потому что хочет быть со мной, боится потерять, потому что привязан ко мне и испытывает… чувство. А оказалось, что это чувство — благодарность?! Не знаю, как принято благодарить в его кругах за спасение жизни, но, судя по всему, именно таким образом, как сделал он. Очень великодушно, но благодарность — не любовь.
— В таком случае, думаю, будет лучше, если завтра я улечу с родителями. Не хочу больше злоупотреблять Вашим гостеприимством. Вы хотели отблагодарить? Вы отблагодарили сполна и ничем не обязаны мне, Ваша светлость, — сдерживая слезы, против воли скопившиеся в уголках глаз, выдавила я. — Хотела бы сказать, что соберу свои вещи, но у меня здесь даже одежды нет.
Он молчал, холодно и отрешенно глядя в костер. Как только пламя не погасло от такого взгляда. Дура. Бесконечная дура. Я снова позволила мотыльку сгореть в костре страсти, сгореть заживо. Ведь поклялась, что никогда не допущу подобного!
Дорога в дом оказалась уже не такой легкой, как дорога к дорогому мне человеку. На полпути я споткнулась о лежавший в траве камень и упала. Миллион чертей, что же это за жизнь. Я не хочу, я уже даже не хочу ходить! Мне хочется умереть. Безмолвные слезы потекли потоками по моим щекам. Я свернулась в калачик и тихо всхлипывала, когда сильные теплые руки подняли меня и прижали к груди, в которой, я знала, билось благородное сердце.
— Пожалуйста, прости меня, — прошептал он. Я была не в силах говорить. Часть меня умерла от его холодности.
Мы поднялись в комнату, и он уложил меня на кровать, уютно укрыв одеялом. Слезы не прекращали течь, хотя я совсем их не желала. Он лег позади и трепетно обнял меня. Мы лежали, прижавшись друг к другу в полной тишине, слушая пение сверчков за окном и одинокое ухание совы где-то вдалеке. Мы лежали в полной тишине, пока его близость полностью не осушила мои слезы.
— Я был помолвлен пять лет назад.
Ничего себе. Хочу ли я знать об этом? Помимо кольнувшей безосновательной ревности, во мне заговорил интерес. Кто она? Почему они расстались? Может ли быть так, что в других женщинах он лишь забывается, думая о ней, жаждая ее? От одной мысли о другой в его объятиях стало не по себе.
— Ей удалось влюбить меня по уши в первый же день нашего знакомства. Мне казалось, что быть более счастливым можно лишь женившись, заведя детей. Так и случилось. Она забеременела, мы обручились. Счастью родителей не было предела. Особенно радовался отец, ведь Эрика происходила из знатной семьи. Ему это было важно. В день, когда мы должны были пожениться…
Он замолчал, а я боялась даже шевельнуться. Что случилось? Что могло разрушить эту идиллию. Измена? Предательство? Сомневаюсь, что они оставили такой неизгладимый шрам в его душе.
— Моих родителей обнаружили за час до бракосочетания задушенными в собственном автомобиле, припаркованном около церкви. Они были так счастливы… Ехали поздравить единственного сына, увидеть, как его жизнь меняется.