Мотылёк над хищной орхидеей

Конрад зажмурился, чтобы не заплакать — на сей раз это ему удалось, потому что повязки не было на нём, но в эти мгновения Конраду было всё равно.

Он стиснул зубы, но рыдания всё равно сотрясли его плечи и грудь.

Конрад не понимал, как мог обмануть так сам себя.

Не знал, что делать ему теперь. Казалось, что впереди нет ничего кроме унижения и темноты — и все обещания Мастера не имели для него никакой цены.

Конраду было всё равно, есть ли деньги у того, кто получит его, будет ли этот человек к нему добр. Сейчас его мир, и без того расколовшийся на части, рассыпался осколками и стремительно превращался в прах.

Он не хотел и не мог собирать самого себя, потому что не видел смысла в том, чтобы продолжать существовать вот так — на свободе или нет, не в состоянии поверить никому, кроме себя.

Конрад предавался этим мыслям уже несколько минут, когда в отдалении вспыхнул слабый свет.

В первое мгновение ему захотелось зажмуриться — свет резал глаза.

Но постепенно те стали привыкать, и на экране, висевшем на стене перед ним, Конрад увидел переплетённые между собой мужские тела.

К горлу Конрада подступила тошнота.

Хрупкий мальчик на экране, как казалось Конраду — ничем не похожий на него самого — лежал на кровати лицом вниз, а мужчина с широкими плечами, присевший над ним, толчками бёдер вбивал его тело в матрас.

— Нет… — выдохнул Конрад и попытался отвернуться, но тут же обнаружил, что тугие прорезиненные повязки сдерживают не только его руки, но и обхватывают виски, прижимая затылок к койке. Конрад мог разве что закрыть глаза, но за время, проведённое здесь, он так устал от темноты, что предпочёл всё же взглянуть на экран.

Один ролик сменил другой, и тот, на котором был обыкновенный секс, уже казался Конраду детскими игрушками.

Теперь была запись видеокамер, демонстрировавшая какой-то бордель. Девушку, только что отказавшую здоровенному мужику, теперь избивали двое парней.

К горлу Конрада подступила тошнота.

На третьем ролике он всё-таки закрыл глаза: здесь такую же, очевидно, провинившуюся девушку с размалёванным и заплаканным лицом обматывали тряпкой, чтобы затем поджечь.

Сердце Конрада глухо билось о рёбра.

Ролик подошёл к концу — и снова начал крутиться тот, с которого всё началось.

Теперь уже запыхавшееся, покрытое испариной лицо мальчишки на сбившихся простынях не казалось Конраду настолько исполненным страданий, как несколько минут назад. Он смотрел, невольно вглядываясь в каждую деталь и пытаясь понять: было ли добровольным то, что происходило на экране, или этот парень — такая же жертва похищения, как он.

Хуже всего было осознание того, что когда ролик подойдёт к концу — снова начнётся второй, а за ним третий. Так и произошло.

Перед глазами Конрада крутился бесконечный цикл вариаций того, что его ждёт — как будто кто-то, возможно, Мастер, или же у них был для этого кто-то ещё — предлагал ему в насмешку выбор между тем, что с ним произойдёт.

В конце концов бесконечная череда однообразных кадров утомила Конрада настолько, что тот снова погрузился в тревожный, неглубокий сон. Даже во сне он продолжал видеть горящие тела корчащихся на полу замученных людей и секс — бесконечный, тошнотворный, в котором теперь, во сне, учавствовал и он сам.

Конрада разбудил привычный уже шум металлических колёс. Оказалось, что «фильм», поставленный для него, наконец закончился, и глаза Конрада снова стянул тугой бинт.

Конрад напрягся, внимательно вслушиваясь в знакомый перезвон. За время, проведённое в темноте, он почти научился понимать и предсказывать каждый шаг входивших сюда, даже не глядя на них.

Нянечка остановила коляску около его головы. Отошла и принялась освобождать правую щиколотку, чтобы затем начать её разминать.

Конрад судорожно соображал. Он не мог оставаться здесь больше. Ему было всё равно, что они сделают с ним потом — даже если утопят, как с самого начала обещал Мастер. Даже если сожгут — это будет лишь краткий миг по сравнению с тем, во что они собирались превратить его жизнь.

Конрад ждал.

Нянечка закончила работать с его ногой и взялась за другую ступню.

— Здесь сильно затекло? — спросила она, нащупав что-то в его икре.

— Да, — сказал Конрад. Он боялся, что если она недостаточно тщательно разомнёт его ноги сейчас, он не сможет бежать.

Сиделка закончила со второй ногой и, обойдя кровать, подошла к нему со стороны головы.

Чтобы размять Конрада со спины, ей требовалось освободить одновременно руку и ногу. Обычно Конрад не сопротивлялся — поза всё равно была слишком неудобной, чтобы попытаться вывернуться из её рук.

Но сейчас чувство неизбежности накрыло его, и как только нянечка высвободила одно запястье из пут, Конрад рванулся, схватил с каталки первый попавшийся предмет — к его неудовольствию это оказался лишь наполненный коктейлем пластиковый стакан — и швырнул в неё.

Выиграв таким образом пару секунд, он сорвал ленту с другой руки. Нянечка, видимо, отскочила в сторону, чтобы не рисковать, потому что Конрад успел сорвать ещё и удерживавший вторую ногу бинт.