— Наверно, я опять не знаю чего-то важного, — вздохнул парнишка, потоптался перед тяжелой, исключающей подслушивание дубовой дверью, смирился с ситуацией и поплелся искать утешения у КолЯ. Может, нянь в курсе происходящего дурдома?
Старый бета обнаружился на кухне поедающим ореховый кекс. Май присел напротив него на подоконник и уныло подпер подбородок кулаком.
— Врач запретил тебе мучное, — напомнил в пространство. — Ты за последние два месяца поправился на четыре кило.
КолЯ жевал с невозмутимым выражением лица.
— Я помню, деточка, — ответствовал он с теплой улыбкой, разламывая кекс пополам и предлагая на ладони вторую, ненадкусанную половинку воспитаннику. — На вот, приобщайся, — сказал, — ты худенький, тебе можно.
Май взял печево и тоже зажевал. М-м-м, вкусно!
— В кладовке рядом с кабинетом твоего отца тонкая стенка, — КолЯ сохранял полное спокойствие. — Если тебе, конечно, интересно, деточка.
Эм, Маю было интересно, и даже очень. Понявший намек правильно, парнишка чмокнул няня в щеку, благодаря за подсказку, и бегом устремился к кладовке.
Здесь было тихо и темно, пахло пылью, чуть-чуть плесенью и сильно — мокрыми тряпками. Омега юркнул во внутрь, аккуратно закрыл за спиной дверь, приложил к смежной с кабинетом стене ухо и замер, затаив дыхание.
Голос отца он узнал бы из миллиона других голосов, тот звучал приглушенно, но вполне разборчиво.
— …не докладывал ничего! — отец не кричал, но, похоже, был близок к крику. — Вооруженный чужак в саду по душу Мая, и все молчат?! Да ты спятил, вместе с начальником охраны! Уволю! За бомбу тем более уволю, моего сына пытались взорвать, а ты… Ты ведешь с Мартом через мою голову переговоры?! Какие могут быть переговоры?! Ненормальный!
Ответа папы похолодевший Май не расслышал, заикал, хватаясь, чтобы не упасть, за полку отцовского архива-стеллажа. Какой еще чужак, какая бомба, где, когда?! И при чем тут Март, о боги?!
В кабинете помолчали, потом раздался спокойный, ровный голос папы:
— Незачем орать, дорогой, я решаю эту проблему. Сутки-трое, и нашему мальчику ничто не будет угрожать, поверь. Мой человек промахнулся случайно…
Окончательно припухший Май до крови прикусил губу, чтобы не взвыть и не выдать себя шумом. Что сейчас обсуждают родители? Неужто убийство Макара?
— Уй, — прошептал парнишка. — Я, наверное, сбрендил…
Из подслушанного им получалось: раз, Март пытался организовать покушение на бывшего мужа, и, видимо, неоднократно. Два: некто, нанятый папой, собирался застрелить Марта, но нечаянно вместо Марта попал в Макара.
«Ну, номер… Бестолочь папин киллер, выгнать его пинком под зад и нанять нового, пометче и поглазастее»!
Продолжающий цепляться за полку Май истерически захихикал от промелькнувшей в мозгу дикой мысли, даваясь подступившими слезами. Нет, в принципе, он в теории знал, кто отец мужа брата папы, разные слухи по городу ходили, но никогда не связывал этого очаровательного, образованнейшего, изящного молодого брюнета-альфу с преступным миром. Вот ведь повыходили замуж братья-омеги, не за аристократов. Старший, папа Мая, с торговцем жизнь коротает, наплодил полукровного потомства в количестве трех штук. Младший единственному сыну мафиоза близнецов-альфят родил пять лет назад. Зато оба катаются, как сыры в масле, вернув удачно заключенными браками богатство в именитый, но напрочь разорившийся род…
Аха-ха, смешно — уписаешься, впору подгузник надевать. Как бы руки до локтей не сгрызть, маникюру каюк, определенно.
«Ты придурок, Май, — укорил себя вновь обратившийся в слух парнишка, отчаянно объедая с ногтей лак. — Твои родители обсуждают серию заказных убийств, не время о маникюре переживать».
— …были сзади не отличимы, Ян! — папин голос, уже не ровный и не спокойный, с визгливыми, неприятными нотками. — Цвет волос, рост, комплекция! Куртки почти одинаковые, черные! Плюс ночь, темно! Вот он и ошибся! С кем не случается?!
— Не мели чушь! — отец. — Человек Андрея застрелил другого! Он — не профессионал!
Опять папа, срываясь на ор:
— Да, застрелил! Такую же тварь, как Март! Беги, поплачь на похоронах Макара, с притопом, я поаплодирую! Ну, вперед! Ждун включен!
Май чрезвычайно живо представил себе пухленького, не молодого, низкорослого папу, взъерошенного, словно пичуга чичирик*, угрожающе напирающего с поднятыми, сжатыми до побелевших костяшек кулаками на пятящегося в испуге мощного, широкоплечего отца и невольно разулыбался. Жаль, дверь на замке, хоть в щелочку бы подсмотреть на столкновение родителей!
— Не рискнешь, не ударишь! — о боже, голос отца, с явным страхом. — Только попробуй — и я с тобой завтра разведусь!
— И попробую! — папа, жестко и хлестко, по-альфячьи. — Сейчас ка-а-к попробую! Зубов не соберешь! Ненавижу! Придушу!
Грохот, словно на пол с размаха опрокинули что-то тяжелое и твердое, типа стула, задушенный, болезненный вскрик отца, и — тишина.
Ох нет. Папа не мог действительно убить мужа… Они — истинная пара…
Стон и, вроде, папин голос, туманный и кокетливо довольный, игривый:
— Ой, документы, Яношка… Помнем… Испачкаются…
И, в тон ему, отцовский полный страсти рык: