Мотылёк (СИ)

— Плевать на документы! Секретарь новые напечатает! Мое солнышко, ты такой вкусный… Я тебя укушу… Ага, помечу во второй раз… Приподними-ка попочку, лапочка, да-да, именно так…

Шлепок по чему-то мягко-упругому, еще шлепок…

Сообразивший — папа передумал убивать отца и родители, похоже, интимно и сладко, по-супружески мирятся на столе, Май запылал щеками и выметнулся в коридор, по пути сшибая прислоненную у двери, ранее не замеченную им швабру. Парнишке не имело более смысла оставаться в кладовке. Все, что хотел, он уже услышал и жаждал залить подслушанный ужас чем-нибудь крепко-алкогольным.

Разумеется, про обещанный Миком звонок юный омега забыл напрочь.

Забежавший в спальню Май запер дверь, распахнул обе дверцы шкафа и уверенно сунул руку на одну из его полок, туда, где нижнее белье. Покопавшись среди кома трусов, парнишка достал едва початую бутылку красного вина, зубами вытащил пробку и глотнул прямо из горлышка.

— Уф-ф-ф, — сказал, размашисто утерев предплечьем губы. — Хорошо.

Сковавший сердце лед потихоньку отпускал.

— Мои родители определенно слишком старые, чтобы трахаться, — нетрезво пожаловался юный омега бутылке. — Наверно, их соитие — неэстэтичное зрелище. У папы пузик, у тяти пузик, при столкновениях все эти жиры трясутся и колышатся…

Передернувшийся от нарисованной буйным воображением порнографической картинки, глупыш хлебнул еще вина, присел на краешек кровати и загрустил. Когда-нибудь он тоже постареет и раздастся в попе и талии, как папа, а Бэне отрастит дряблое, округлое, благополучное брюшко, копию тятиного. Исчезнет ли тогда из их с Бэне совместной жизни жизнь половая, на столах, кроватях, полу и в душе? Сотрет ли наросший жир метки истинности? Вряд ли. А раз нет — беспокоиться не о чем. Да и случится это не завтра и не послезавтра, через энное количество лет.

— Надо срочно покачать пресс, — вздохнул парнишка, сползая на устилающий пол пушистый ковер. — Отсрочу складочки на животе.

В детской заплакал Ники, Май встрепенулся и подскочил, настораживаясь. Его звал сын.

Комментарий к Бухало – водка.

Чичирик – воробей.

====== Часть 21 ======

— Что же я за папа-то такой! — скрипнул зубами Май. — У меня малыш, а я вино хлещу из горла. Нехорошо, — продолжать пить ему расхотелось напрочь.

Парнишка присел на кровать и, зажав бутылку между бедер, зачесал в затылке.

— Алкоголизм — повод по суду лишить меня родительских прав, — пробормотал он в потолок. — Обломись, Март. Ники ты не получишь. — И сам рассмеялся собственной нелепой мысли — одиночная пьянка алкоголизмом считаться никак не могла.

Что за дурь, вообще, в голову пришла, о боги?! Лучше бы о покушениях думал. О бомбе, которую наверняка пытались подложить под машину, и о вооруженном чужаке из сада. Интересно, кто дезактивировал бомбу и куда папины люди дели труп наемного убийцы? Расчленили и по кускам вывезли в лес? Пытали ли киллера перед тем, как убить? Если пытали, то где, в подвале? И кто пытал, неужели папа? Представить папу, мягкого, пухленького папу с раскаленным утюгом в руках, — ну, или с паяльником, или садистки загоняющим кому-то под ногти иголки, — Май оказался не в состоянии.

— Папа бы не смог, — решил юный омега, вспоминая о вине и делая большой глоток. — Он — добрый.

Ники в детской продолжал возмущаться, мешал сосредоточиться. Плачу альфенка вторило воркование КолЯ — нянь уговаривал ребенка не бузить, мол, одеть ползуночки все равно придется, в доме прохладно. Глухой к доводам старика кроха вопил отчаянно, с басовитой хрипотцой. Милый, милый Ники: носик — пуговка, темные, круглые глазки, бровки домиком, пухленькие розовые щечки, губки пунцовым бантиком, ручки-ножки в перетяжках ниточек и упругая, шелковая на ощупь попенка. Целовать, не перецеловать.

— Мой! — охваченный любовью к сыну Май прижал к груди ладонь. — Никому не отдам!

Отставив ополовиненную бутылку на пол, парнишка вскочил и потрусил подтверждать родительские права. КолЯ встретил ввалившегося в детскую, нетвердо державшегося на ногах воспитанника нахмуренными бровями.

— Эк тебя развезло, деточка, на ровном месте спотыкаешься, — вздохнул. — Ложись-ка, вот прямо тут, а мы на кухню, за кашкой, и сразу вернемся.

Несогласный Май потянулся забрать у няня ребенка и обнаружил прямо перед носом предостерегающе сжатый мясистый кулак.

— Э-э-э, нет, — бета, повернувшись боком, выставил локоть. — Сначала протрезвей. Уронишь сына — потом себе никогда не простишь. Хочешь с нами — пожалуйста, но Ники, чур, едет на мне.

Май сморгнул.

— Возьмем кашку, — парнишка чмокнул альфенка в пушащуюся темными, редкими волосиками макушку и отстранился, — вернемся сюда, прилягу и дашь. Покормлю его сам.

В заднем кармане у Мая зажужжало. Толчком вспомнивший о Мике омега звонко хлопнул себя по лбу.

— Идите без меня, — он вытащил мобилку и принял вызов. — Я догоню.