Мотылёк (СИ)

Мик усилием воли решительно придушил закопошившуюся где-то под ребрами подлую зависть и, подавшись вперед, нежно и ободряюще, как младшего братишку, потрепал обреченного на семейное счастье Мая по щеке.

— Я не знаю никаких заклинаний, — чтобы ответно улыбнуться парнишке, а не оскалиться мрачным, подыхающим волком, стриптизеру понадобилось еще одно зубодробительное напряжение. — Просто не боюсь малышей. А вы и Март — боитесь до трясучки. Перестанете бояться — Ники у вас на руках без меня плакать не будет, станет, если не голоден, спокойным.

Май повторно чмокнул тихонько попискивающего альфенка в макушку и засиял еще пуще, поверил, похоже. Он сейчас был потрясающе, ослепительно красив — прямой, сверкающий луч прорвавшегося сквозь застившие небо, напитанные грядущим ливнем свинцовые тучи солнца. Более не глаза — очи, щедро льющие на окружающих внутренний, неиссякаемый свет. Кто погасит подобный источник любви — страшный преступник и достоин медленной, мучительной казни!

— Отнесите Ники мужу, — Мика ломало, выкручивало наизнанку от выжигающих сердце боли и одиночества. — Пусть он поцелует вас обоих. И вы его поцелуйте, хорошо? Просто подойдите и, не целясь, поцелуйте, куда попадете. Он обрадуется, а вам неожиданно понравится, клянусь.

Май непонимающе искривил искусанные до опухлости губы, но подчинился. Миг, и парнишка исчез вместе с младенцем, оставив давшую бесплатный дельный совет прислугу убираться.

Эх. Маю не обязательно знать, по какой причине скрывается тот, кого раньше звали Мотыльком. Но Вита на неминуемую смерть биологическому отцу омега не отдаст никогда, костьми ляжет, защищая неугодного альфе случайного, неудачного омежку-сына, по новому, существующему уже два с половиной года, чрезвычайно не популярному среди знати закону перворождения — главного наследника этого родовитого альфы, владельца алмазных приисков и нескольких нефтеперерабатывающих заводов, от любых посягательств. Смешно до истерики — папа сына подобного богача прозябает в нищете, меняя грязные подгузники чужому ребенку.

Май не сразу понял, кто теребит его за плечо. Кое-как разлепив не желающие открываться глаза, парнишка, не соображая в темноте, пошарил рядом с собой, нащупал слева похрапывающего звездой на спине Марта и поднял голову, принюхиваясь и прислушиваясь — дымом не пахло, Ники не вопил.

— Чего тебе? — он, щурясь, с нарастающим возмущением всматривался в смутно белеющее лицо наклонившегося Мика. — Не видишь, мы спим?

Мик сопел во мраке, то ли всхлипывал, то ли задыхался.

— Мне нужно уехать до утра, — прошептал омега. — Срочно. Продержитесь с Ники без меня?

Уехать? Ночью?

Сон слетел с Мая мгновенно. Мику некуда срываться до рассвета, кроме больницы. Омежонку няня внезапно стало хуже?

— Стой! — шепотом отчеканил парнишка, хватая Мика за руку и резко садясь. — И колись, что стряслось. Вызвали звонком к Вику? Я могу чем-то помочь?

Временно исправившийся зун подавленно молчал, и Май ущипнул его пониже предплечья.

— У меня есть чековая книжка, сколько? — от давящего на психику молчания няня, успевшего стать немножко другом, блондина вдруг перетрясло и облило холодным потом. — Сколько, пятьдесят тысяч, сто, двести?! Ну скажи хоть что-нибудь…

Вместо ответа Мик скрипнул зубами, осев на пол кучей тряпья, и без предупреждения уткнулся носом в протягиваемые ладони мужа хозяина, покрывая их мелкими горячими поцелуями. Его трясло как в лихорадке.

— Сто восемь… Благодарю, господин, вы очень, очень добры… — донеслось до Мая приглушенное. — Ноги вам буду… Ваши следы на полу… Год бесплатной работы… Нет, три года… Сколько захотите… Только прикажите…

Это добровольное самонизведение в рабы свободного и сильного духом человека было… чудовищно страшно. Полное, абсолютное, отчаянное отрешение собственной личности во имя спасения умирающего ребенка за смехотворную, главное — сразу и целиком — сумму пробрало выросшего в достатке Мая даже не до костей, до каждой завибрировавшей искрящими импульсами нервной клеточки. Юный омега расплывчато представил себя на месте Мика коленнопреклоненно молящим через захлебывающиеся рыдания кого-то о крошке Ники, впечатлился от этой мутной, колеблющейся туманом картинки до полуобморока, обильно вспотел повторно, заледенев внутри, заикал и торопливо спустил с постели босые ступни.

— Я сейчас… — забормотал парнишка, содрогаясь от икоты. — Я… сейчас… Я с тобой поеду, можно же, да?

Он обязан увидеть сына няня на пороге смерти и запомнить навсегда. Зачем? Элементарно — чтобы честно разделить с его отважным и таким настоящим папой испытываемый им ужас напополам и подставить плечо, а после — точно так же разделить огромную, ослепительную радость спасения малыша или рухнувшее черное неподъемное, испепеляющее горе — ведь врачухам* может и не улыбнуться удача…

Чековую книжку Май нашел практически вслепую в нижнем ящике прикроватной тумбочки, сжал в кулаке и вскочил.